Лев Ющенко - Дом над рекой

Женщина сказала из кухни:

— Входите, грейтесь.

— Спасибо, — ответил Демин и насмешливо кивнул шкиперской бороде: — Табачком балуешься?

Покосившись на Олю, тот нахмурился:

— Проваливай, воспитатель!

— Ромка, стервец! — прикрикнула женщина, выходя в коридор. — Хворостины на тебя нет! Люди зашли погреться.

— Нет, мы к вам, — сказала Оля.

— Ну-ну, — неопределенно ответила женщина, присматриваясь к Оле. — Милости просим.

Появились еще трое — все в тапочках на босу ногу. При свете «летучей мыши» трудно было рассмотреть их лица.

Дядя в свитере — худой и долговязый — подскочил к Оле:

— Позвольте познакомиться: Митя Грач. Марфуша, чайку! Ежели гражданке к геологам, то ей еще далече топать. Пожалте в нашу кают-компанию.

— А кто у вас тут за главного? — перебил Демин.

Митя Грач развел руками, играя привычную роль балагура:

— Не взыщи, сиротиночки мы. Сиганул от нас главный. Побрезговал нашим обществом.

— Ну так я вместо него. Будем знакомиться: Демин, новый прораб. А это моя жена, Оля.

— Жена! — разочарованно свистнул Грач.

— Между прочим, мы сегодня поженились, — с вызовом сказала Оля.

Шкиперская бородка с любопытством выдвинулась вперед:

— И прямо сюда?

— Прямо к вам.

— Батюшки, прямо из-под венца! — встрепенулась Марфуша. — И не пожалел молодую в такую даль. Идем, идем, доченька, поди, устала, замерзла. Непутевый у тебя мужик, прости господи, — из-под венца потащил сюда девку.

— Да нет, я сама за ним увязалась. Он не хотел меня с собой брать, — засмеялась Оля, посмотрев на мужа.

Хлопотливая, бойкая для своих немолодых лет, толстенькая Марфуша в одну охапку подхватила их вещи и увела Олю на кухню.

— Ну-с? — поднял бровь Митя Грач.

Демин достал документы.

Пожилой, усатый мужчина в рубахе навыпуск и белых шерстяных носках долго читал лиловатые строчки приказа с подписью Антонова и печатью.

— Вербованный? — заглянул в приказ черноволосый парень в ковбойке.

— Кадровый, — обиделся Демин. — С ГЭСстроя.

— Вот Бакушкин был вербованный. Повертелся да смылся. Без длинного рубля дай бог ноги.

— Видел, — неохотно сказал Демин, постыдившись признаться, что дела у этого Бакушкина принял где-то на полдороге, под звездами, под свист вольного ветра. Теперь, на людях, при житейском свете тусклой керосиновой лампы все это рисовалось иначе: не мужским характером, а просто несерьезным ребячеством. Хмурясь, он нащупал в кармане акт и печать. — Кто у вас бригадир?

— Борода. Он скоро придет, — небрежно бросил Митя Грач.

— Жди его, — усмехнулся парень в ковбойке.

Бородатый Ромка выпалил:

— Ушел к Егору пить самогон!

— Знаешь ты! — зло сказал Грач, покосившись на нового прораба.

— А вот знаю! — Ромка упрямо втиснулся со своей куцей бородкой в мужскую компанию. — У него с Егором такая дружба, товарищ прораб! Старик тут у нас есть, Петухов, последний житель Тасеевки. Думаете, не из-за Петухова у нас стоит дело? Заработков нет, почти вся бригада разбежалась.

— Ладно, малец, без тебя разберемся, — сказал Ромке усатый мужчина.

Грач молчал. Парень в ковбойке делал вид, что данный вопрос его не касается.

— Самохин моя фамилия, Василий Матвеевич, — усач отдал Демину документы. — Проходи, товарищ прораб. Вот сюда. Чем богаты, тем и рады.

А какое богатство у жилья-времянки: в большой барачной комнате у дощатых беленых стен стояли железные койки, застланные по-холостяцки, как попало, горела керосиновая лампа над артельным столом, а на тумбочках валялись помазки, пластмассовые стаканчики, книги, патронные пыжи, папиросы «Север».

На одной из кроватей в сапогах поверх одеяла спал детина, сунув голову под подушку.

— Эй, Нехай! — дернул его Грач. — Хватя дрыхать, встречай начальство.

Нехай не шевельнулся.

— Не трогай, человек устал, — сказал Демин.

Парень в ковбойке, по фамилии Чибисов, усмехнулся:

— Устал заливать за воротник.

— И все это из-за Егора! — выкрикнул Ромка горячась. — Честное слово!

— Атас! — Грач надвинул ему на глаза лыжную шапочку с помпоном. — Все знаешь, академик нашелся.

Ромка обиделся и хотел что-то сказать. Но тут в комнату вошла Оля, уже без пальто, причесанная, в белом платье, с золотой цепочкой на шее. И все тасеевские разом умолкли и оглядели ее удивленно.

Потом молодых повели в соседнюю комнату, где Марфуша уже хлопотала с ведром горячей воды. Комната была маленькая, в одно окно, неуютная, с голыми стенами. У порога валялись порожние бутылки, заткнутые бумажками, пахло сыростью и сивухой. На пустой кровати, бывшей бакушкинской, под тощим тюфяком из мешковины торчали железные прутья.

А вторая кровать — бригадира Бороды — была покрыта розовым ватным одеялом, на котором топорщилась острыми углами тугая подушка. У изголовья висела двустволка, под кроватью стояли огромные резиновые сапоги.

— Хижина дяди Тома, — притворно вздохнул Грач.

— Болтай! — Самохин покосился на Олю. — Квартирка, значит, будет вашей, располагайтесь. А бригадира — к нам.

Марфуша быстро свернула шикарное розовое одеяло Бороды, но Демин сказал:

— Постойте, без него неудобно. Обидится.

— Вот еще! — фыркнул Ромка.

Марфуша ласково вытолкнула Деминых в коридор:

— Погуляйте, ребятки. Подышите свежим воздухом. Без вас управимся.

Посмеиваясь, они оделись и вышли из барака.

Тайга начиналась у крыльца. Рукой подать стояли темные стволы лиственниц. В паутине хвои над головой слабо мерцали звезды. Под обрывом белой громадой светилась при луне стылая, ледяная река.

За бараком поодаль горел чей-то костер. Они пошли к нему узкой тропкой.

Сложенный стенкой, из коротких бревен, костер горел недымно, но жарко, и на пихтовых лапах над ним блестели капли воды.

У костра сидел на бревне старик, узколицый, носатый, в тулупе с высоким боярским воротником, и держал на коленях винтовку. Рядом был погреб с висячим ржавым замком на двери.

— Здравствуй, дед, — сказал Демин. — Что сторожишь?

— Взрывчатку, — нехотя ответил старик, взглянув на Олю.

— А костер — не опасно?

Старик равнодушно зевнул:

— Что ему сдеется, аммоналу? В костер брось — не взорвется. Отсырел без дела.

— Стоит дело? — как бы невзначай спросил Демин.

Сторож не ответил. Наверное, из самолюбия. Сижу, мол, тут без надобности у ржавого замка, когда дело стоит; выходит, сижу попусту. Да и мало ли шляется по свету всяких людей — всем объяснять. Доставая кисет, он спросил:

— Баба твоя, стало быть? — Чутьем понял, что они не чужие друг другу.

Оля улыбнулась:

— Жена.

— А-а-а, — протянул старик и стал скручивать цигарку. — Закуривай, парень.

Закурив махорки, помолчав для приличия, Демин смелее спросил: