Лев Ющенко - Дом над рекой

— И генеральша подала голосок, — весело сказал бывший бригадир. — Агитирует!

Демин швырнул окурок в печь:

— Как бы не пришлось агитировать по-другому!

— А ну! — Бородачев нагнулся к нему, дыхнул перегаром. Под глазами-щелочками зло натянулись острые скулы.

— Будя вам! — разозлился старик. — Проваливайте да в сенцах деритесь.

Бородачев прикрыл злость усмешкой:

— Еще отвечать за него. Щелчком перешибу.

— Да что с ними говорить! — покраснев, сказала мужу Оля. — Были бы люди…

— А мы не люди, мы звери лесные, — буркнул Петухов, почему-то обидясь.

Демин застегнул полушубок:

— Так вот, Петухов, даю тебе сутки. Мне нужно строить. Понял? Потом пеняй на себя.

Старик пристально посмотрел ему в глаза:

— Зарвешься, парень!..

И когда они вышли из этой избы, пропахшей сивухой, было очень обидно, что для них уже начались будни. Три дня праздничных, свадебных уложились в двадцать четыре часа. Где-то близко, за ельником, уже лязгали гусеницы. В студено-голубое небо летели черные кольца дыма.

И, обогнав бульдозер, уже шли к ним по дороге тасеевские работяги. Первым — Ромка с его несерьезной бородкой и в валенках не по росту. Потом — затянутый в телогрейку, по-солдатски обстоятельный Василий Матвеевич Самохин с мотопилой «Дружба» на правом плече. А последним — Чибисов, как всегда, небрежно-щеголеватый, с расстегнутым воротником, в заячьей ушанке набекрень. Заметив Олю, он сдвинул шапку совсем к затылку и выпустил на волю кудрявый чуб.

И пока Демин стоял и ждал их на дороге, он все думал, кому же из них быть бригадиром, и, боясь ошибиться, не доверяя себе, старался увидеть их всех глазами Антонова.

— Здравствуйте! — с открытой мальчишеской радостью крикнул издали Ромка.

Самохин, подойдя, поздоровался, снял с плеча мотопилу и поставил ее к ноге, как винтовку.

— Привет! — чуть красуясь, небрежно сказал Чибисов и посмотрел на Олю.

Демин засмеялся:

— Ну, ну, на мою жену не заглядывайся. Танцы кончились. Пошли трудовые будни.

— Так-таки сразу будни? — в тон ему спросил Чибисов.

— Я же говорил! — с радостью выпалил Ромка. — Это вам не Бакушкин!

Скрывая улыбку, Самохин пошарил в карманах и вытащил пачку «Махорочных».

— Закури термоядерных, — сказал он дружелюбно.

Демин взял сигарету. «Термоядерные» драли горло, но зато чувствовались на морозе.

Пока шел перекур и разговоры о деле, Оля стояла около мужа, кутаясь в теплый платок. Потом Самохин снова вскинул пилу на плечо, и мужчины пошли через поле к увалу. И Оля с грустью смотрела вслед мужу: впервые в жизни она провожала его на работу, впервые с ним расставалась.

Бульдозер шел к ней, грохоча ножом по мерзлой дороге, и Оля отступила в снег. Солнце сияло в вогнутом, отполированном ноже, словно в зеркале. Сквозь стекло был виден в кабине Нехай, а рядом с ним — Митя Грач.

Поравнявшись с Олей, бульдозер остановился, и Грач открыл дверцу:

— Девушка, замерзла? Давай к нам, подвезем, согреем.

Оля, смеясь, потерла варежкой нос:

— Я вам не девушка. Я законная жена.

— Ай, опоздали! — развеселился Грач. — Ну пока, замужняя.

Дернув гусеницей, бульдозер круто свернул с дороги и пошел к избе Петухова — прямо в петуховские шатровые ворота, которые одиноко торчали на пустыре. И Оля засмеялась, зная, что это для нее озорует Нехай, показывает ей класс. Гусеницы прошли ворота впритык, не задев столбов, только с шатра от сотрясения легонько осыпался снег.

Потом бульдозер свернул к увалу. Там, на снежном пологом склоне, у подножия старой лиственницы уже тарахтел, набирая силу, моторчик «Дружбы». Голый пик дерева врезался высоко в небо.

Оле было холодно, но она все стояла и смотрела туда, пока там не оборвался визг мотопилы и, беззвучно и плавно падая, лиственница косо срезала горизонт и с тяжким, глухим ударом взметнула сухую снежную пыль. «С почином, Володя!» Облако пыли закрыло увал. «Где ты там?» И, беспокойно всматриваясь, она вдруг впервые, еще смутно, одним сердцем поняла, как он ей близок, как без него тревожно. Не за свадебным столом, не в грузовичке, тесно прижавшись друг к другу, даже не в эту долгую лунную ночь, слыша рядом его дыхание, а только теперь, одна, без него, укрытого где-то там снежным облаком, до конца ощутила она, что им быть вместе всегда, всю долгую жизнь, в горе и радости. И ее охватила какая-то бесконечная, еще незнакомая, небывалая теплота…

В тот же вечер в барак пришел Бородачев. На кухне ужинали за артельным столом. Но Демин был у себя, и Бородачев появился на пороге его комнатушки, оглядывая тюлевую занавеску и чисто убранные кровати.

— Красиво живешь, начальник.

Демин сидел за столом один, жена хлопотала на кухне. Свет лампы падал на проектную кальку с синими и красными линиями.

— Была и у меня супружница, — сказал Бородачев, прикуривая от лампы. Пламя вытянулось и мигнуло, оставив на стекле след копоти. — Спуталась, стерва, пока я в дальних местах загорал.

— А где тебя носило?

— Где Макар телят не гонял, — усмехнулся Бородачев и с папиросой в зубах полез под бывшую свою кровать. — Сапоги я у тебя забыл. — Он вытащил резиновые сапоги с рваными голенищами. И, обтирая с них пыль, спросил: — Ну так как, прораб? Выходить мне на работу?

Этого Демин не ожидал. Скорее поверил бы, что исчезнет бывший бригадир из Тасеевки навсегда вместе со своим розовым одеялом и рваными голенищами.

— Что ж, пойдешь разнорабочим, — ответил Демин. Шел он ва-банк. Ждал — вот не выдержит тот, взорвется, шибанет табуретку, как в прошлую ночь. Тем и кончится их недолгое перемирие. А мира между ними быть не могло, это он знал твердо.

Но, усмехнувшись, бывший бригадир согласился и на разнорабочего.

— Только запомни, прораб, — ты Петухова не трогай. Убью! — вдруг шепнул он мягко и ласково, стиснув глаза в тугих, как щетина, белесых ресницах.

Не от него ли бежал тогда Бакушкин в темень морозной ночи?

Стало так тихо, что, обманувшись тишиной и покоем, в стене подал голос сверчок.

— Володя, открой! — Это Оля стукнула в дверь.

Бородачев отступил. Демин прошел мимо него и открыл дверь. Оля в одной руке держала чайник, в другой — сковородку с картошкой.

— Муж, ужинать!

Но, переступив порог, она увидела Бородачева и молча поставила сковороду на стол. Непрошеный гость так же молча вышел из комнаты. И дверью не хлопнул, а притворил ее тихо и вкрадчиво, и Демин подумал, что лучше бы кончить с ним сразу, чем играть вот так в кошки-мышки.

— И чего ему надо! — сказала Оля.

— Сапоги забыл, — ответил муж полуправду.

— Я почему-то его боюсь. Не ссорься с ним, ну его в болото, пропойцу.

— Трусиха ты. — Он потрогал на ее шее тонкую золотую цепочку. — Моя трусиха.

— А знаешь, — засмеялась она, — у нас с тобой уже юбилей. Уже два дня, как мы поженились. Мы супруги со стажем.