Георгий Иванов - Петербургский сборник. Поэты и беллетристы

— Кровь Его на нас и на детях наших!

Пречистая кровь каплями падала в пыль дороги, по которой шел Он в терновом венке, нес тяжелый свои крест.

Уж красный весенний день красным солнцем освещал город — сколько дел совершилось! — а Богородица ничего не знала.

Во всю долгую ночь не сомкнула глаз Богородица и только под утро, присев к окну, задремала.

Переполошился ад, обезумел.

Молнией облетела весть, что Светило и Солнце Венец и Слава мира, Единородный Сын Божий Сын человеческий пленен и ведом на Голгоѳу.

И обезумев, гремел ад, как непроносная туча немилостивая, и ревел, как разъяренный лев, и мычал, как бешеный бык, — стонал ад, как в погоду широкое море, горел ад, как подстреленное оскорбленное сердце.

— Нескончаемому царству Христову конец.

И на радостях завыли, завели темные бесы свой отчаянный пляс — бесовскую чехорду.

Бес об одной курячьей ноге, претворенная тварь, так подпрыгивал на своей куриной ноге — даже до высочайших башен, ограждающих входы в суровое жилище гордостных демонов, в муку вечную. И бескостные, с вязигой вместо кости, наушники, прихвостни и перелеты, взгромоздясь друг на друга, как в потешной игре мала-куча, пыхали смрадом, проникающим сквозь адовы стены на землю. И в пыли бесовской отчаянной возни изумрудом зеленый переливался демонский глаз.

Восковой мост испытаний между адом и раем, мост мертвых, проходящий через бурную смоляную реку, растаял. И охватило ненасытное адово пламя бешеной Геенны небесные столпы.

— Нескончаемому царству Христову конец!

Устрашились архангелы, херувимы и серафимы — всколебалась небесная сила.

В бессилии закрыли ангелы свои недремные очи. Кто пойдет к Матери Божией, кто передаст ей печальную весть, кто возвестит непреклонную волю Вседержителя Бога, извечно осудившего Сына?

Свят-Дух, утешитель огорченных и опечаленных, царь небесный не утешит их.

Сказал Господь:

— Ты, Гавриил, вестник радости, будь же ныне вестником печали.

И ответил Гавриил:

— Как скажу я, возвестивший великую радость воплощения Слова, о горьком Его кресте!

Сказал Господь:

— Ты, Михаил, грозных сил воевода, ради Всемогущего поразивший копьем своего большого брата Сатанаила, ты, победитель, возвести — тебе, как воину, легче перенесть скорбь.

И ответил Михаил:

— Рука моя победила гордыню, но не смирение и скорбь. Я могуч против могучего.

Сказал Господь:

— Ты, Рафаил, простирающий руку помощи на всякую тварь, ты заступник от лица Вездесущего, иди и помоги предвечной воле — да познает о страданиях Слова родшая Слово.

И отвечал Рафаил.

— Я — помощь Божия, я утешение страждущим, я ли повергну в скорбь величайшую в женах!

В страхе и трепете свивались белыя крылья и огнедышащие. Наливались слезами огнезрачные очи.

Лучше пусть бы Господь повелел своим ангелам и тихим, и грозным, и милостивым вынуть душу из пресвятой непорочной Девы!

Свят-Дух, утешитель огорченных и опечаленных, царь небесный не утешит их.

Не в речке, не в озере, напившись на камушке, всюду летая, носилась коноплянка птичка под облаком. И по ветру дошла до нее небесная жалоба.

Поспешно спустилась она на землю к Богородице. Села на окно и, крутя подсолнечной шейкой, защебетала печально.

Подняла глаза Богородица.

Глаза белые от отчаяния, безвекие, глянули на нее из темных глазниц: один из двенадцати, предавший Учителя, стоял под окном.

Поднялась Богородица и опять опустилась на лавку, — щебетала коноплянка печально, птичка пепельная, — упал ей на сердце ужас: сердцем учуяв, бросилась к двери.

— Мария! где Сын твой? — остановил у порога любимый ученик, — где Господь и Учитель наш?

А по улице мимо окон вели Его.

Он волею шел на крестную смерть.

Кто поможет матери, потерявшей сына?

Кто ее укроет?

Кто охранит от темной ночи?

К кому она обратится?

Улетела, спугнутая гиком и свистом, птичка-коноплянка, слепились от горечи уста у любимого ученика.

Кто же утешит?

Одна Богородица, она одна, как трава стоптанная.

Ударилась она о землю — кругом пошла голова. И опять вскочила. Стоном прорезалась грудь Рассыпались волосы, помутилось в очах. Бросилась она на улицу.

И увидела Сына, и увидев, разорвала себе ворот.

Тяжелый крест давил ему плечи. Пригибались колена под ударами. С каждым шагом все ниже Он склонялся к земле.

Горькие слезы жгли ей глаза. Кровью обливалось сердце: искало выхода, а надежды не было. И в грудь себя била она, царапала щеки, рвала волосы.

Не выдержав тяжести, упал Он.

Шедший за Ним рослый Симон выступил из толпы, поднял крест себе на плечи и понес.

Гикала, свистела чернь. Летели камни.

И подымался вихрь, закручивал пыльной волной, сыпал песком, слепя пылью глаза.

— Радуйся, царь! — насмехаясь, подталкивали Изнемогавшего.

И не слезы, кровь капала по щекам Его.

Живого места не оставили на измученном теле Его.

Кто же поможет матери, у которой отняли сына?

Кто ее укроет?

Кто охранит от темной ночи?

Говорят ей:

— Вернись домой!

Кто укажет дом ей?

Кто уймет, кто укротит ее горе?

Кто откликнется на стоны ее сердца?

С тихим причитанием, шатаясь, шла за Христом Богородица.

— Горе мне среди всех матерей! Увы мне среди всех тварей земных!

Когда пригвоздили Его ко кресту, кровь лилась из ран Его.

И земля под крестом обагрилась.

Неутешна стояла у креста Матерь Божия и с ней любимый ученик Его.

Видела она всю муку Его и ничем не могла облегчить. Пить просил Он, изнывало сердце Его. И она не могла напоить Его, боялась отойти от креста.

Клубясь, тучились непроносныя тучи. Темень-темная грозная туча наливалась от края до края. И сыпались искры над городом из-заоблачных раскаленных печей.

Лик Христа побелел, слеглись волосы.

И раздался голос с креста:

— Боже мой, зачем Ты воздвигнул меня!

И голова Его упала на грудь.

А на другом конце города в саду Магдалинином, склонившись низко к земле, висел на своем кожаном поясе ученик, предавший Учителя: глаза белые от отчаяния, безвекие, глядели из темных глазниц в тяжелую землю, и рот его был полон земли.

Рассеклось сердце несчастной матери.

Как красные уголья таяло сердце.

Над крестом вился ворон.

Смолой кипело воронье перо и горели, как свечи, непреклонные вещие очи.

Глухо и грустно заговорила Матерь Божия.

— Или бездольный родился Ты в сиротинскую ночь, Господь и сын мой! Мертвых воскрешал, а вижу теперь, непосульница смерть взяла и Тебя. И Ты от нее не ушел. О, мой сын прелюбимый, и за кого муку Ты терпишь, за кого смерть принимаешь? К дереву прибиты руки Твои, кровью уста запеклись, язык Твой нем.