Кузьма Чорный - Млечный Путь

Стараясь побороть в себе суеверный страх, он подыскивал объяснения: «Прохожий какой-то спит. Но почему он забрался в ров? В мокроту? Когда наверху трава сухая? Мало что, — утешал он себя. — Всякое с человеком может приключиться».

— Что ж это вы сами так испугались?

— Я? Не может быть. Выдумываешь ты, голубка.

— Пора мне. Пойду. На станцию. Никакой машины нигде нет.

Невада увидел, что она и в самом деле собирается уйти. Склонившись, она быстро перешнуровала ботинок и поправила на голове платок. Сердце у Невады мучительно сжалось. Отчего бы это? Кто она такая, что ему так не хочется расставаться с нею навсегда? Он и сам еще не мог разобраться в той горькой правде, что своим признанием она задела больную струну его души. И, пожалуй, только лишь для того, чтобы задержать ее, он сказал:

— Может, уже не будет больше такого несчастья с народом, чтобы детей отделяли от родителей.

— Может, и не будет. А может, будет.

— Будет. Теперь я уж точно знаю, что будет. — И с ожесточением добавил: — Оно ведь как — свет же еще не совсем переменился. У меня украли детство моей дочери.

— А я двадцать лет жила без отца.

Встревоженный, возбужденный, он уже не мог совладать с собой. Подошел ко рву и уставился глазами в торчащий каблук, который (он в этом был уверен) погубил его деревце.

— Слушай, милок, скажи ты мне, чего ты лег тут?

Сапог пошевелился, и темная фигура появилась из-под дрожащих ветвей. Это был человек молодой, неуклюжий, медлительный в движениях. Он волновался, мрачно поглядывая на Неваду и Лизавету. Он вылез из рва и уселся на краю. Волосы его слегка кудрявились, на лице были заметны веснушки. Был он еще юношей или казался моложе своих лет, сказать трудно. Одежда на нем была грязная и помятая, а ней валялись по песку и мокрой траве, ее рвали о сучья в лесных чащах, подстилали под себя на ночь, или, вернее, спали в ней. Она была проста, как и у всех проходивших здесь, только более запущена. Может, ему и не нравилась такая неряшливость. Во всяком случае, на плече его пиджака заметно было свежее пятно, которое отчищали. Весьма усердно, до дыр.

Лизавета и Невада смотрели на парня с недоумением, а он, расположившись на краю рва, широко зевал, помалкивал и как будто чего-то ждал. Потом, вытащив из кармана щепотку махорки, аккуратно свернул цигарку. Выпустив дым, он метнул злобный взгляд на Неваду и неохотно отозвался:

— Ну, чего меня разбудили? Дорогу спросить, что ли?

Невада смутился — уж не зря ли он разбудил человека.

— Дорогу спросить? Нет, я здешний… Вижу — лежит человек во рву, в мокроте, в муравьях, в яме. Будто бы так уже нигде и не нашлось чистой травы.

Парень потянулся всем телом, поднялся и выплюнул окурок. Оглядев шоссе, он промолвил как бы про себя:

— Вот черт, ни одной машины.

— А вам куда? — оживилась девушка. Видимо, ей очень хотелось найти попутчика, чтобы ехать вместе, не ждать, не ловить на дорогах случайные машины, унижаться перед незнакомыми и отдыхать на обочинах…

— А вам куда? — вопросом на вопрос ответил парень.

— Мне за Бобруйск..

— Э, мне совсем в другую сторону. Мне к Пятевщине, к Самохваловичам… На Минск.

— А-а, — разочарованно вздохнула девушка.

— Тогда, если вам на Минск, то чего же вы смотрите на шоссе? — удивился Невада. — Вам надо караулить машину вот на этой дороге. На Копыль, на Кучанку, на Перевоз, на Пырашево… Хотя, правда, вы можете и на Слуцк, если по шоссе, а там на Минский тракт…

— Знаю, — огрызнулся хмурый парень. Казалось, он ненавидит этих людей, потревоживших его во рву. Девушка заметила его неприязнь и тотчас же отошла. Невада почувствовал себя здесь лишним.

Тем временем с запада на восток шли две машины. Одна по шоссе, вторая по дороге на Минск. Девушка засуетилась, выбежала на шоссе и подняла вверх руку. Парень же, казалось, и внимания не обратил на нужную ему машину.

— Вон же машина в вашу сторону! — не выдержал Невада.

Нахмурившись и еще более обозлившись, парень медленно вышел на дорогу. Похоже было на то, что он готов избить Неваду. Он неохотно приподнял руку и тут же опустил. Обе машины промчались мимо, не останавливаясь, каждая в свою сторону. Вскоре они скрылись вдали. Довольный, что попытка не удалась, парень презрительно взглянул на Неваду: «Ну, что, старый дурак, трешься тут, лезешь не в свое. Я сам знаю, что мне делать».

Конечно, Неваде пора было возвращаться в свои Сумличи. Что ему эти люди? Но какая-то необъяснимая тоска угнетала его душу. «Как этот хлопец мог так грубо растоптать деревце, и почему он прятался во рву, и почему он обманывает людей, что ему надо на Минск, если он даже как следует и не пытался остановить машину? А видно, он издалека, походил немало».

— Чего ты так смотришь на меня? Я что, какой-нибудь подозрительный, или что? Я тебя не боюсь! — встрепенулся парень.

— А разве я хочу, чтобы ты боялся меня? Если бы ты знал, сынок, как болит моя душа…

— Знаю! Слышал! У тебя украли детство твоей дочери. А у меня… меня самого украли. Так что иди себе в свою сторону, а я в свою.

Невада покраснел и отвернулся. Понурив голову и ссутулившись, он вышел на булыжную мостовую и направился в Сумличи. Губы его вздрагивали, он что-то шептал про себя. Пройдя с четверть километра, он оглянулся и увидел того же парня: пригнувшись, он шел мимо ржаного поля туда, где синела полоса далекого леса. Что касается девушки, Невада видел, как она задержала машину и умчалась по шоссе на восток. Но он не видел, что через полкилометра машина стала. Шофер залез под нее и, лежа на спине, надолго завозился с ремонтом. Близился вечер, а машина все еще не была готова. Наконец шофер сказал, что дальше ехать не может и надо ждать случая, чтобы подцепиться на буксир. Огорченная девушка пожала плечами и быстро пошла назад на перекресток. Единственная ее надежда была — встретить новую попутную машину, и она с беспокойством смотрела на дорогу.

Смеркалось. Идти на станцию, глядя на ночь, ей одной было страшно. Она села под большим тополем и, прислонившись к его шершавому стволу, не сводила глаз с дороги. Дважды она выбегала на шоссе и поднимала руку, но машины прошли мимо, и она снова очутилась на том же месте под деревом. Сумерки сгустились. Девушка была близка к отчаянию и беспомощно озиралась. Вдали еще можно было отличить темные очертания местечка Сумличи. Она уже собралась идти туда, как вдруг над рвом, в тополевых зарослях, явственно заметила человечью фигуру. Кто-то ползком скрылся в кустах. Ей даже послышался треск сухого валежника. Ветра не было, устанавливалась тишина. Девушка вздрогнула и решительно направилась на сумличскую дорогу. Оглянувшись, она увидела в кустах человека.

— Кто там? — крикнула она в испуге.