Борис Романов - Почта с восточного побережья

Маме Лене досталась чистка рыбы, а мы с сынком отправились на озеро чинить мотор.

Пока я торчал на солнцепеке в катере, сынок успел дважды выкупаться, помочь бабушке отнести рыбу, перекусить, засадить в пятку занозу, вытащить ее, и он очень обиделся, когда, придя ко мне и протолкавшись сквозь строй болельщиков, увидел стартер, лежащий вверх лапками, и облепленный мелкой металлической стружкой маховик: как это так — ремонт шел без него!

А я смахивал с бровей и носа капли пота, смотрел на крепежные винты и пытался понять: почему слесарь-сборщик бил керном в целом сантиметре от края их шляпок, вследствие чего винты, увы, самопроизвольно выкручивались, перемалывались вращающимся маховиком, выбивали скобы стартера и, выкинутые центробежной силой, улетали, как пули, надо думать, далеко-далеко, хорошо, что не в наши с сынком незаменимые головы.

Ах, милый слесарь-сборщик! Был ли ты пьян, похмелен или просто гнал в конце месяца план — не знаю, но когда я смотрел на такую твою работу, я думал не о тебе и не о своей вероятной вдове, я думал о прозорливости бритоголового старика, постигшего суть календарных понедельников, последних дней месяца и материальных стимулов производства. Увы, я доверился тебе, милый слесарь-сборщик, а не этому мудрецу с корнями в прошлом веке, а мудрец смотрел глубоко под стартер и под тяжелый маховик, и то, что видел сквозь железо он, не увидела бы никакая рентгеновская установка отдела технического контроля.

Потом я подумал о себе: ты, капитан дальнего плавания, Жалкий Интеллигент с Гуманитарно-Техническим Образованием, ты что, не знаешь, что на пароходе твой стармех становится спокойным лишь тогда, когда сам — лично сам! — прокрутит — все до единой! — гайки механизмов, и ты, ЖИсГТО, становишься спокойным только после своего стармеха. Болты, винты, надежность! Подумай толком, кому это всерьез, в размере жизни, нужно, кроме тебя и твоего стармеха?..

К тому же, поскольку здесь, на своем катере, ты и капитан и стармех одновременно, вот ты и изволь проверить все досконально, только под пломбы не лезь… пока не вышел гарантийный срок.

Время подходило бриться, натягивать штаны без масляных пятен и тащиться в центр города к автостанции — навстречу любимой жене и не менее любимой дочке. А я хотел привезти их домой на катере! Мне это позарез требовалось: жена, в рассуждении бюджета, не признавала никакой техники, кроме бытовой, и пошатнуть ее архаичные убеждения мог только сам в бурных разногласиях приобретенный катер, но что он мог без мотора?

— Ничего, — сказал я себе, — попробуем обойтись подсобными средствами.

И подсобные средства нашлись, я их увидел, ибо хотел увидеть.

Первыми блеснули шляпки винтов, крепящих носовые сиденья. По форме и размеру шляпки были точь-в-точь такие как надо, и, вывернув один винт, я убедился, что он такой, какой мне нужен, только чуть длиннее, ничего — лишнее отпилим. И то хлеб!

Совсем хорошо стало после того, как болельщики младшего школьного возраста, которым надоело отсвечивать под солнцем на причале, рассосались помалу кто куда, и когда явилась за нами нарядная мама Лена, сынок полным ходом укорачивал тонкой ножовкой винты, а я как мог восстанавливал резьбу. Мама Лена только вздохнула, увидев наши трудовые усилия:

— Слатушки, не получится на катере встречать?

— Нет, мама, тут еще часа на полтора, не меньше.

— Пора бы и к автобусу… — мама Лена грустно сложила на праздничном крепдешиновом животе руки, обремененные эмалированным бидончиком.

— Ты зачем это добро с собой взяла?

— И-и, слатушки! Пока вы автобус встречаете, я молочка доченькам куплю!

— Доченькам… Сказала бы, мы бы давно привезли, верно, сынок?

— Молоко! Всяко лучше, чем водку! — генеральную линию сынок гнул неукоснительно.

— Вот как сделаем, мама, — предложил я. — Забирай ты этого приверженца сухих законов, и встречайте вы автобус, а я тут останусь, не бросать же все в разобранном виде…

— Нет-уж-ки! — отказался сынок. — Я тоже ремонтировать хочу.

— Сынок, каково будет маме, если она ни тебя, ни меня не увидит. «Вот так да! — скажет мама. — Батьки нет, сына нет!» Понял, какая тебе доверяется ответственная миссия? Дипломатическая! Маму надо встретить, вселить в нее надежду, успокоить. А я, если успею, полным ходом — к вам. Действуй, сынок! Мороженого там на всех купи.

Сынок тянул резину, но последнее указание взяло верх: конечно, встретить маму да еще съесть пару порций мороженого было не хуже, чем отремонтировать подвесной мотор. Он отдал мне ножовку, протер руки ветошью, смоченной в бензине из фляжки, для верности отер руки о штаны:

— Пошли, баушка. Давай мне бидон!

Мама Лена вздохнула еще раз, отдала бидон, еще вздохнула и посмотрела на меня с робкой печалью. Такую печаль в ее взгляде я видел в детстве, простудившись, когда провалился с коньками под молодой лед, да еще в юности, когда однажды безответно, до белой горячки, влюбился.

— Не горюй, старушка, — сказал я маме Лене, — не пройдет и полгода, как все починю, и покатим мы вновь, не пройдет и полгода!..

Мама Лена улыбнулась все с тою же печалью и уточкой поплыла вслед эмалированному бидончику, посверкивавшему в конце переулка. Она душою переживала за то, чтобы не омрачился праздник, потому что мы с катером и составляли для нее праздник: в катере она сидела на правом сиденье, уютно прикрытая ветровым стеклом, впереди расстилалось ранее необъятное для нее озеро, между нею и мной восседал внимательный сынок, а сзади покуривал «Беломор» дед Степан, и с дробным звоном уносилась назад холодная озерная вода, от стирок в которой у нее с молодых лет побаливали руки, и мама Лена сидела в катере спокойная и значительная, какою и полагается быть маме, вырастившей нескольких детей, если у детей все в порядке…

«Не пройдет и полгода…», — бормотал я, вкручивая по сохранившейся резьбе крепежные винты и назло безымянному слесарю закернивая их так, как положено это делать при сборке. «Не пройдет и полгода», — твердил я, устанавливая на место маховик и помятые детали стартера и подгоняя все детальки в индивидуальном порядке, озверев от жары и необходимости работать кропотливо. Но и после того, как прорывались из меня наружу беззвучные темные словеса, я шептал: «Не пройдет и полгода…»

Первыми сдались мои ноги, изрезанные и исцарапанные острыми кромками моторного отсека, потом заныла вспухшая от пота и солнца спина, я побарахтался в воде рядом с пристанью и, надев рубаху, снова взобрался верхом на переборку моторного отсека. Проклятый стартер, отменно работавший у меня в руках, переставал действовать, едва я устанавливал его на мотор. Какой-то мужчина, пришедший на озеро за водой, — я даже не видел его из-за пота и злости — посоветовал, черпая ведрами: