Борис Романов - Почта с восточного побережья

Лишь два раза вздохнул при ней Арсений Егорыч свободно: когда вынесла она ему отцову битком набитую бронзовую позеленевшую шкатулку, как бы раку для святых мощей, да еще — когда померла. Погоревал по ней Арсений Егорыч, но, когда крест над могилой ее установил да с колен поднялся, впервые себя по-настоящему хозяином почувствовал.

Еще на кого Арсению Егорычу в жизни повезло, так это на Осипа Липкина. Среди мужиков, работавших у Рогачева, он сразу заприметил Осипа по его арапской наружности и синеватой, как бы помороженной, коже. Был Осип и в работе и в гулянье тих, ни на девок, ни на мешки с зерном с размаху не бросался, на зиму непременно уходил в город и на рогачевской мукомольне держался словом старшего приказчика Анисима Черенкова по прозвищу Тугоух. Присматривался Орся как следует, чего это Тугоух за губатого сезонника держится, и обнаружил помалу, что сам Черенков в мельничном деле не смыслит ни уха, ни рыла, мельницу, вальцовые машины, веялки и прочие агрегаты настраивает ему Осип. А если кто из рабочих неисправность заметит да позовет к себе Тугоуха, Тугоух и впрямь оклика не услышит, пока Осип рядом не окажется. Тогда уж Тугоух подвязывает плотнее кожаный фартук, отсылает рабочих в сторонку, и принимаются они с Осипом устранять неисправность, таинство вершить… Зато все, что барин Рогачев говорил, Тугоух слышал отменно, да и сам на язык скуп не был, недостатком информации Павла Александровича не обижал.

Раскусив всю эту механику, Арсений Егорыч хозяина просвещать не стал, наблюдения приберег для себя, а Осипа Липкина так плотно взял под надзор, что о появлении очередного из его бесчисленных детей вперед Осипа узнавал.

Трудно сказать, как бы все это пригодилось Арсению Егорычу в дальнейшем, если бы на казанскую подвыпившие небылицкие богатеи не решили, на потеху гулянью, забить Осипа: толстые его губы да приплюснутый нос давно мужиков смущали. Подзудили они кое-какой от водки и нищеты очумелый народец: мол, это именно Осип на зерно порчу напускает, муку белым червем плодит, — тут и готово дело! Осипа из клетушки его при мельнице выволокли, и пошел он летать по кругу с кулака на кулак. Упасть ему не дают, набаловаться хотят, прежде чем ногами затопчут.

Арсений Егорыч на бабий одобрительный визг из лаборатории выглянул посмотреть, кого это нонче утюжат. Забаву сельскую увидел, разобрал, что это Осипа Липкина к смерти подводят, не сплоховал, схватил в одну руку барский микроскоп, в другую барскую же двустволку, на дворе поверх толпы по очереди с обоих стволов жахнул да еще микроскопом помахал — отбил Осипа. Народ — кто куда, а Осип уцепился за столб коновязи да так и сполз по нему на землю. Марья Ергунева травами его выходила, а Арсений Егорыч, получив барский выговор за микроскоп и хвалу за благородство, приобрел, кроме того, преданнейшего слугу, которым стал для него совестливый, жизнью ему обязанный Осип. Небылицкий люд покосился на Арсения Егорыча да и перестал, но зато когда он хозяином мельницы сделался, барин Рогачев, с Тугоухом-мастером оставшись, живо ему полволости уступил на поживу. Да и то сказать, пожалел барина Арсений Егорыч, вторую половину не стал на себя оттягивать. Не то чтобы пожалел — требовалось для этого расширять производство, работников брать в наем, а с народом Арсений Егорыч связываться не хотел, знал, чем это может пахнуть, сам среди работного люда достаточно потерся…

Вернувшись из лечебницы с отсыхающей рукою, Арсений Егорыч не знал поначалу, куда себя преклонить да с чего дело начать. Енькин платок потерянный зарыл на кладбище, память похоронил, и долго еще слонялся по усадьбе, брюзжа, Осипа с Егоркой в неполадки носом тыкал, на постоялых красных конников волком щерился — ишь, развели тут скобелевский бивуак, не щадя хозяйского уклада! Потом начал красноармейцев вежливо с Выселков выживать.

Первым делом съездил к небылицкой учительнице за сыном. Филюшка там у нее уж ходить и разговаривать начал, и учителка эта, Глафира Алексеевна, у которой муж и два сына с Врангелем бились, отчитала Арсения Егорыча за сына весьма строго, спрашивала, почему такой здоровый мальчишка у него так запущен, отказывалась от привезенной Арсением Егорычем благодарственной мучицы и напоследок прошла, тонкая и беспокойная, с полверсты рядом с дрожками, придерживаясь рукой за бортик; все объясняла, как Филюшку воспитывать. Волосы поправляла — так Арсений Егорыч заметил, что рука у нее дрожит, будто она родного сына в чужаки отдает, эва как!

Дома Арсений Егорыч потребовал у красноармейцев тишины и прочего нравственного распорядка и при несоблюдении ими педагогической дисциплины очень на них обижался, намекал командиру их, взводному Нечитайло, что ничего они здесь уже не высидят и не пора ли в связи с этим переносить гарнизон в другое место?..

Вторым делом Арсений Егорыч свое положение при властях упрочил, сделав радикальный шаг, поразивший всю волость: он вступил в Наволоцкий ТОЗ — товарищество по совместной обработке земли, затеянное бедняками с нижней слободы. Вот уж он честной народ удивил, когда прибыл в избу Андрея Рассадина Малого на сходку и заявил:

— Как я есть с оружием в руке пострадавший за Советскую власть, то ись за бедных, то желательно мне с вами быть заодно. Потому, товарищи мужики, по инвалидности моей, землю с вами пахать я не могу, но лошадка у меня есть, что ни то живое тягло. Опять же мучицы намолоть обчеству либо другие мельничные работы справить… милости просим, задарма, бесплатно то ись. А землицу нашу наволоцкую, не побрезгуйте, в товарищество примите.

Мужики так на него глядели, будто он не слова, а гаденышей из себя выдавливал. Дело спас бывший тесть, Андрей Рассадин Малой, бросившийся Арсению Егорыч у на шею со всхлипываниями и поцелуями. После того как Енька сбежала, он и на версту боялся к Выселкам приближаться, а тут зять на равных сам пришел, уж тут да не расцеловаться? Арсений Егорыч одной рукой подержал Малого за шею, и в сей момент еще кое-кто из крепких мужиков, будучи в курсе этой истории, от избытка чувствительности носом хлюпнул и бородой по груди поелозил.

ТОЗ общественное успокоение Арсению Егорычу на целых пять лет дал, пока по необходимости мужицких разностремлений не развалился.

Шишибаров Лука Иваныч с Орсей Ергуневым долго не разговаривал, в Наволоке по улице только вдоль своей стороны ходил, будто выморочный ергуневский дом для него чумным стал. Однако под осень, когда убыл с Выселков красноармейский патруль, возник Шишибаров однажды под воротами усадьбы из утреннего тумана, как странник пред святою обителью, с клюкой, в рубище, вервием подпоясанный, однако в яловых сапогах и суконной фуражке. Не входя в калитку, сказал смиренно: