Борис Романов - Почта с восточного побережья

Они провели чудесный вечер, оказавшийся единственным чудесным вечером, который Иоккиш-старший провел в России. Генерал-майор был недурно образован, допускал неожиданно тонкие для военного человека мысли, и они с удовольствием поговорили о классической немецкой литературе, после чего фон Иоккиш приказал камердинеру подать к столу марочный коньяк и сигары. Разговор принял еще более доверительный характер, однако от обсуждения вопроса об эксплуатации России начальник штаба увильнул, широко разведя руками:

— Господин имперский советник, мы выполняем главную задачу войны и тем самым гарантируем возможность любой эксплуатации. Мы здесь слишком близко к фронту. Очевидно, в Риге, Вильнюсе или Минске об этом знают больше.

— Я приехал сюда, чтобы получить непосредственное впечатление от обстановки. Наша интенсивная хозяйственная, скажу откровенно — не всегда продуманная, деятельность искажает первичную структуру большевистского хозяйства, причем мы не успеваем внести в нее привычный нам и необходимый нам порядок… Я просматривал доклады сына, которые, кстати, изучаются в высших кругах империи, и решил лично проинспектировать прифронтовую полосу.

— После нашей… м-м, заминки под Москвой… наступит стратегическая пауза. Вы не увидите ничего свежего. Впрочем, необходимое сопровождение и охрана будут вам предоставлены, — ответил Штайниц.

Ночью Иоккишу стало худо, дало знать о себе сердце. Он ручным колокольчиком вызвал из соседней комнаты камердинера, и, пока тот рылся в поисках лекарства в саквояже, Карл-Хайнц злился, глядя на обтянутые брюками тугие камердинерские ягодицы. Когда боль прошла, Иоккиш приказал камердинеру дежурить по очереди с секретарем, не раздеваясь, и добавил, что такой порядок устанавливается на весь период их пребывания в России.

До утра он заснуть так и не смог, лежал с пистолетом под подушкой в тихом бревенчатом особнячке среди дачной рощи, слушал шаги часового под окном и непонятное потрескивание стены, и в ходе этой ночной неторопливой жизни его вдруг ужаснула представившаяся воочию бескрайняя русская равнина. Даже до Урала простиралась не тронутая цивилизацией территория, а о том, что находится за этими горами, просто не хотелось думать. Именно эти пространства, подумал фон Иоккиш, вызывают инстинкт объединения людей в орду, и большевики умело использовали это в своей новейшей идеологии, и даже в экономике, создав, где только можно, свои сельскохозяйственные, жилищные и даже артистические объединения. По всей вероятности, именно вследствие слепого инстинкта объединяться славянам никогда не стать великими: только индивидуальность и только индивидуальная деятельность возвеличивают человека. Однако частное предпринимательство в течение нескольких десятилетий культивировалось в России до революции, многие познали его вкус, и поэтому фюрер, конечно, был неправ, положив под сукно разработанный еще до начала военных действий проект «Аграрного устава» для оккупированной России. Фюрер игнорировал проект, делая ставку на стремительную войну, после которой должно было наступить тотальное германское господство, но одно другому не помешало бы, тем более это не помешает теперь, когда война затянулась…

К проекту приказа фюрера в виде «Аграрного устава» Карл-Хайнц Фогт фон Иоккиш имел непосредственное отношение, так как в подготовительной комиссии представлял точку зрения наиболее крупных частных производителей сельхозпродукции Мекленбурга, Пруссии и Померании. Основой устава единогласно приняли указание о безоговорочном роспуске колхозов, но единой мотивировки этого положения добиться не удалось. Иоккиш добивался обоснования этой меры необходимостью мирного завоевания на свою сторону населения оккупированной России и требовал прямого включения в устав следующей формулировки:

«Великий фюрер Германской империи Адольф Гитлер, желая предоставить крестьянам, освобожденным от большевизма, безграничную свободу частной инициативы, приказал… колхозы распустить навсегда, а крестьянам вернуть те земли, которые они обрабатывали до принудительного объединения в колхоз».

Следующим пунктом фон Иоккиш предлагал обещание справедливого земельного перераспределения по окончании военных действий, но этот пункт вызвал такую полемику и такие нападки, что Карл-Хайнц вынужден был употребить все свое влияние и все связи, чтобы удержаться наверху. Не обошлось и без намеков на злополучную экономку Герхарда Гелену, которая давно уже была передана уполномоченному СД для утилизации.

Иоккиш-старший жалел своих крикливых оппонентов, разгоряченных победами на Западе и требующих немедленного превращения населения России в рабочий скот, но убедить их было невозможно, и без дальнейших споров ему удалось внести от себя еще лишь один пункт:

«Растительные продукты во время войны подлежат обязательной сдаче и являются собственностью рейха с момента отделения их от земли».

Естественно, фюрер, более других упоенный собственной удачливостью, даже не стал рассматривать столь разноречивый проект, ограничившись утверждением первого пункта в качестве приложения к инструкции о деятельности германских оккупационных властей, но теперь, спустя полгода после начала войны, лежа в постели посреди покоренной России, Карл-Хайнц Фогт фон Иоккиш гордился личной прозорливостью: скоро он отпразднует победу над крикунами, и старая добрая политика кнута и колбаски обеспечит рейху обильную жатву, поскольку с тотальными методами колонизации, очевидно, придется повременить до победы…

Наутро сообщений от Герхарда все еще не поступило, и, принимая во внимание беспокойство Иоккиша, генерал-майор Штайниц приказал навести справки о Герхарде по всему маршруту его движения. Кроме того, соответствующие инструкции получили начальник войск тыловой охраны и контрразведка.

К ночи повалил неправдоподобно крупный снег, перешедший в свирепую метель, и, как ни странно, под прерывистый шум ветра фон Иоккиш на этот раз быстро заснул, и еще в полусне увидел он свой рыбачий домик на Рюгене, серые волны Балтики и отблески камина на ворсистом ковре. Руки фон Иоккиша всю ночь ласкали женщину, пряную и сладкую незнакомку, и утром он проснулся с потными ладонями и долго не мог понять, почему за окном почти горизонтально струится плотная белесая штора, пока не разобрал, что это продолжается метель.

В передней ждала его краткая записка начальника штаба армии, уведомлявшая, что вслед Герхарду высланы спецгруппа моторизованной разведки и саперный взвод на случай, если они застрянут среди завалов и болот. Рядом с запиской стоял навытяжку щеголеватый майор, отрекомендовавшийся, когда фон Иоккиш обратил на него внимание, офицером для особых поручений при штабе армии. Заметив недоуменное движение бровей имперского советника, майор добавил: