Борис Романов - Почта с восточного побережья

За ночь скончались двое.

К рассвету голова заработала яснее, и Егор, боясь беспамятства, приказал тихо похоронить погибших, вручил командование остающимися Бондаренке, велел натянуть на себя гимнастерку с орденами и нести к дороге.

Утоптанная сапогами и проглаженная покрышками дорога ни о чем не говорила, кроме того разве, что ее использовали для массовой переброски войск, но за поворотом угадывался подъем в гору, откуда наверняка можно было определиться, и Егор распорядился переправиться через дорогу и, срезая извилину, следовать лесом вверх. Бойцы понесли его как он потребовал, и через какие-нибудь три четверти часа они оказались на опушке перед некошеной еланью, над которой не ко времени блеял, словно барашек, ошалелый от войны пролетный бекас. За луговиной, за кустарниками светилось Наволоцкое озеро, виднелась россыпь нетронутых наволоцких крыш, и Егору стоило крайнего усилия удержать себя на краю ускользающего сознания и сказать бойцам:

— Оставьте меня здесь. Передайте лейтенанту: выставить охранение, раненых перенести через дорогу, точно на восток, вот сюда, — он надавил ногтем на карту. — А вот здесь стоит домик, лесникова сторожка. Раненых замаскировать, пройти к дому, и если там окажется Авдей Ергунев, он сделает все. После этого можете вернуться за мной. Возьмите планшет, а меня суньте куда-нибудь под кусты. Все исполнять осторожно, но быстро!

Войны отнесли его с опушки, поставили носилки на землю, положили на грудь флягу и исчезли, а Егор остался лежать один в деревенеющем осеннем папоротнике, резные опахала которого недвижно замерли над самым лицом, и даже здесь, в глубине подлеска, слышал он надсадное блеяние взбесившегося бекаса, становилось оно все громче и все противнее, и Егор стал понимать, что птичье токование тут вовсе ни при чем, но разобрать, что же это на самом деле, сил у него уже недостало…

Очнувшись, он обнаружил себя сидящим в седле с незатянутыми подпругами, а конь вот-вот в галоп сорвется, и оттого все мускулы сводила такая боль, что пришлось Егору открыть глаза. Вплотную перед собой увидел он могучую шею с язычком нестриженых седоватых волос, над смутными вершинами чахлых елок раздавались в стороны ломовые плечи, дробно чавкала внизу болотная жижа. Попробовал Егор откинуться, чтобы осмотреться получше, — и не смог. И он опять в потную спину уткнулся, заснул. Потом почувствовал, что снимают его с высоких полатей и на перину кладут, а а перине среди пуха — затверделые сосновые шишки, которые тело угольями жгут, не дают забыться. Думал — ствол сосновый перед глазами, а это — коричневые нанковые штаны, выцветшая от стирок зеленая солдатская рубаха, а над нею, заслоняя небо, — сивая разлапистая борода.

— Дядя Авдей?..

— Ожил, что ли? — тоже спросил Авдей, закручивая связку ремней вокруг широкой деревянной лавки. — Так что пора, товарищ подполковник!

— Дядь Авдей…

— Эк, задядькался, Аника-воин… — старик вздернул бороду. — Видишь, транспорт? Поняга называется по-зауральски. Ты в ней, мил друг Егорка, цельную версту у меня на куклюшках катился. Носилочки твои неудобны, утопить их пришлось… Лежи, лежи, повязки тебе менять будем…

— Кто?

— А мы. Лейтенант вон, боец да я.

— Бондаренко?

— Есть, товарищ подполковник!

Показалось, пилотка у лейтенанта, как папаха у Чапая, поперек головы надета; пригляделся, а это не пилотка, это голова у лейтенанта лоскутами обмундирования обмотана.

— В чем дело, Бондаренко?

— Они, товарищ подполковник, бойцов, что с вами были, наверное, выследили… Мы только дорогу перешли, как вы приказали, а тут с двух сторон — автоматчики! Потом танк — гусеницами прямо по раненым…

— Ну! — вмешался Авдей. — Доложил! Короче, Егор, туго им всем пришлось на Репных ямах. Я всего четверых и отыскал. Потом тебя еле-еле. Ты бы хоть дышал, что ли, погромче! Остальные — смертью храбрых, а двое-то — у меня на руках… Ну-ка, подержи, лейтенант, голову ему, подушку подсунем… Оклемывайся, Егор, воздух чистый.

— Давно? — проговорил Егор в склонившуюся к нему, веющую дегтем, бороду.

— На рождество богородицы тебя, мил друг, разгромили. А сегодня — как раз воздвиженье креста господня, по государственному календарю — двадцать седьмое сентября. Считай, неделя прошла…

— Это — Цыганское болото?

— Оно и есть. Пришлось тебя помучить маленько. Ироды Наволок сожгли и ко мне тоже повадились…

— Спасибо, дядя Авдей.

— Чего там спасибо! Нешто я не знаю, как соседа огнем, штыком, гранатой да лопатой выручать?..

Авдей не только вы́ходил племянника, но и с донесением переправился через линию фронта. Вернувшись через неделю с ответом командования, в котором предписывалось засекречиваться и ждать, Авдей приступил к затаскиванию на островок за три версты бревен с ситенских порубок, кручинился, что толстых ему не поднять, и в осенние непогожие ветреные дни, когда леса шумели, заглушая тюканье топора, они удлинили сруб и сделали хороший земляной накат. Егор уже ходил осторожно, ему не терпелось приступить к активным действиям, и для начала он организовал наблюдение на рокаде, на лесных дорогах, а затем, когда Авдею удалось взять связного мотоциклиста, Егор снова отправил его в штаб армии с документами и просьбою о выделении в свое распоряжение диверсионно-разведывательной группы и радиста. Провожал он Авдея стиснув зубы, потому что листва облетела, а снегу было мало и болота как следует не промерзли. Авдей только посмеивался и перед уходом вручил племяннику подарок — отстиранную, отглаженную и отштопанную гимнастерку со всеми положенными знаками отличия и орденами.

— Радуешься ты, дядя Авдей! — упрекнул Егор.

— А как же! Теперь будет у нас командир командиром! Сам небось бойцов просишь. Не сомневайся, на сей раз приведу. Надо полагать, прошли мы с тобой государственную проверку… Ты уж извини, краску со шпалы я маленько сковырнул, когда гимнастерку в постирушку Горбатихе отдавал…

Отсутствовал Авдей долго, и Егор в ожидании его чуть от простуды не слег, но через две недели, по снегам, Авдей вернулся с боевыми ребятами, рацией, снаряжением и оружием, и с того момента группа подполковники Ергунева стала боевым подразделением армейской разведки.

— Не только твое начальство беспокоил, — докладывал Авдей, — до обкома, понимаешь, пришлось дойтить. Спасибо, оказался там при штабе ихний человек, член, значит, Военного совета. Уж он и Антошку знает как себя, настоящий, мил друг Егорка, коммунист оказался, помог. Видишь, какова армия у тебя? А ты попрекаешь — радуюсь! А чего мне не радоваться, коли я на старости лет незряшным делом занят? Али я человек посторонний?..

Нет, не был Авдей Егорыч Ергунев посторонним человеком. Пожил он на своей земле славно и жизнь закончил — дай бог каждому, а если чего в жизни не так делал, так не из корысти или бахвальства, а потому, что заботы по плечу не находил…