Борис Романов - Почта с восточного побережья

Поднялся подполковник Ергунев с поваленного дерева, добытый в Небылицах автомат повесил через шею, между деревьями отыскал в небе черпак Малой Медведицы и побрел по тяжело заснеженному лесу, придерживая Полярную звезду у правого плеча.

Через некоторое время он взял в руку готовый к стрельбе ТТ: ему показалось, что за ним кто-то бесшумно идет и идет чуть сбоку и сзади. Возможно, это были волки.

Сугробы местами доходили до пояса, и Егор старался обходить их, чтобы экономить силы, и скоро след его надолго затерялся в дымных полях войны…

— Вам плохо, господин имперский советник? — участливо спросил офицер для особых поручений. — Эй, вы! — крикнул он саперам. — Бросьте того и живо ко мне!

— Отставить, майор! Пусть они делают свое дело. Проводите меня куда-нибудь в тепло и вызовите… кто здесь командует…

— Слушаюсь, — ответил майор. — Прошу вас. Это, по-видимому, комендатура. У русских школа — всегда самое просторное здание деревни.

Войдя в школу, фон Иоккиш поморщился: для немецкой комендатуры здесь было слишком грязно, в зале под черной доской с полустертым пикантным рисунком спали вповалку солдаты, спали они на сдвинутых столах, и фон Иоккиш пнул носком егерского ботинка жестяной бак с нечистотами, Ни один из солдат, не шевельнулся, но на стук из боковой двери вышел невысокий офицер полевой жандармерии и нехотя представился:

— Господин майор, командир отдельного взвода полевой жандармерии лейтенант Хартман. Командующий войсками поддержания порядка гауптштурмфюрер Готтберг руководит уничтожением обнаруженных с самолета русских. Командир саперной роты находится на месте происшествия, господин майор.

— Происшествия!

— Так точно. — Глаза Хартмана были красны, странно косили, и сам он производил впечатление записного гуляки.

— Вы что, с попойки, лейтенант? — спросил фон Иоккиш.

— Очевидно, — непочтительно ответил тот, — я еле держусь на ногах. Мы двое суток находились в оцеплении. Прошу вас, господа.

Он ввел их в комнату более чистую, чем предыдущая, и сказал, плотно закрыв за собой дверь:

— Вчера на лесной дороге была обнаружена группа сопровождения ортс-уполномоченного обер-лейтенанта фон Иоккиша…

— Что!

— Прошу прощения, господин… господин имперский советник? О, прошу прощения, господин имперский советник! Оба «Даймлер-Бенца» охраны и «Оппель» офицеров взорваны и сожжены. По-видимому, вся группа погибла. Пока под снегом обнаружены только труп командира моторизованной роты обслуживания полевых скотобоен лейтенанта Гюйше и трупы тринадцати солдат. Саперам приходится работать осторожно, возможно минирование…

— Когда это произошло? — спросил Карл-Хайнц, слепо придвигая к себе стул.

— По словам здешнего старосты, обер-лейтенант фон Иоккиш убыл из Небылиц шестнадцатого декабря…

— Что вы предприняли?

— Сегодня бандиты будут разбиты и пленены. Операция проходит успешно. Поскольку с семнадцатого декабря здесь стояла непогода, даже если кто-нибудь подвергся плену, его не могли никуда увести. Снега настолько глубоки, что для передвижения мы вынуждены использовать крестьянские повозки.

— Передайте своему Готтбергу, что жизнь ортс-уполномоченного не подлежит размену на жизни даже всех его солдат! — приказал Карл-Хайнц.

— Слушаюсь, господин имперский советник, — ответил Хартман.

— Не будет ли каких пожеланий? — осведомился майор.

— Наведите порядок в доме! — тонким фальцетом завопил имперский советник. — Неужели вы думаете, что я буду жить в грязи, приемлемой для ваших солдат и русских подсвинков! И это — немецкая армия! Наведите порядок и чистоту! И пришлите мне моего камердинера и секретаря, черт бы вас побрал!

Офицеры откланялись немедленно, а Карл-Хайнц сполз боком на стул, вцепился руками в спинку и смежил веки.

Две мутные слезы поползли по его склеротичным щекам, но мысли его были компактны и безупречно повиновались ему, он перебрасывал их, движимый арифметической логикой, но он никак не мог определить результат, ибо среди слагаемых не было основного — Герхарда. На месте его зияло Ничто, пустынная заснеженная дорога, проклятый славянский проселок, такой же забытый, как те, по которым он сюда добирался на бронетранспортере… О Герхард, мальчик, дитя!

Костяшки догадок еще стремительнее залетали от виска к виску, запульсировали, темные и светлые, — о Герхард!

Камердинер явился вовремя: патрон его уже закатывал глаза, но таблетка под язык, и нашатырь к вискам, и легкий массаж груди, Езус Мария, ликвидировали угрозу.

Имперский советник был уложен в застланную фамильными простынями фон Иоккишей постель, и секретарь всю ночь дежурил в изголовье, а камердинер бесшумно наводил в комнате порядок…

Глаза имперского советника увлажнились, когда под утро явился, с рукою на перевязи, гауптштурмфюрер Готтберг и доложил, что среди убитых на дороге обер-лейтенанта фон Иоккиша не обнаружено и что операция прошла успешно, хотя и не совсем так, как планировалась. Дело в том, что один из русских зашел с тыла и открыл пистолетную стрельбу, нарушившую внезапность, и некоторым бандитам удалось прорваться через болото в район лесозаготовок, хотя при этом они понесли большие потери. К сожалению, минометы разбили переправу, и дальнейшее преследование отложено до рассвета.

— Самое главное, — сказал Готтберг, — достоверно установлено, что в лагере на болоте пленных не было, там не нашлось ни малейшего намека на их пребывание, несмотря на все старания криминал-сотрудника полевой жандармерии. Следовательно, — Готтберг повел висящей на перевязи рукой, — фон Иоккиш и Райнер избежали всего самого ужасного и сейчас, по-видимому, или пережидают непогоду, или пробираются в расположение вермахта.

— Необходимо обследовать ближайшие к месту происшествия населенные пункты, — сказал фон Иоккиш, глядя на сапоги Готтберга, с которых стекала на пол, оттаивая, бурая грязь.

— В ближайшем из них мы и находимся, господин имперский советник. Следующее большое село, Наволок, сожжено еще в результате осенних военных действий. На дороге отсюда к Наволоку, той самой, где… пострадал лейтенант Гюйше… немного далее, километров через пять, есть мыза, хутор Выселки. По докладу авиации, хутор цел и населен. Ранним утром он будет окружен и захвачен.

— Я должен быть там с первым солдатом, гауптштурмфюрер. Достаточно ли хорошо окружена мыза?

— Все известные нам дороги и тропы перекрыты… Желательно, чтобы треугольник дорог вокруг хутора патрулировали танки, но у меня их нет…

— Не хотите ли вы?..

— Да, если позволите. Хотя бы один танк…

— Хорошо, берите его.

— Если с вами что-нибудь случится, — пробормотал, вступая в разговор, офицер для особых поручений, — меня разжалуют.