Борис Романов - Почта с восточного побережья

И он выбрал место для сюрприза в частом перелеске, между двумя кустами орешника, чуть отступя от полянки, чтобы преследователи, миновав ее с осторожностью, повеселели. Проволоки у него не было, но был поминальный медальон Луки Иваныча на плетеной цепочке, и он не забыл давние забавы с птичьими силками и то, чему учили его в спецшколе разведуправления РККА, и след его вел прямо в проход между кустами, на которых висело несколько вылинявших, лишенных плюсок, орешков. Где снег, там и след, и по такому следу слепой уверенно побежит…

Минут через двадцать, когда он, опоясанный извлеченной из тайника кобурой, по редине спелого леса выкарабкивался к Ольхуше, взрыв оповестил его, что затея удалась, а залившиеся вслед взрыву автоматы и вовсе обрадовали: теперь они долго и не спеша будут прочесывать чащу, ведя вместо собак впереди себя автоматный огонь.

Он бежал с полчаса, выкидывая одеревенелые ноги, пока не свернул по наледи в русло приточного Алоньиного ручья, а затем, через полторы тысячи шагов, в наступающих сумерках, он вошел под низкий полог ровно заболоченного елового леса. Когда совсем стемнело, он отыскал поваленное дерево, сел на него, привалясь к суку спиной и уложив в развилку шмайссер, передохнул, с ожесточением оттер с рук снегом и еловой хвоей воспоминания о Савке Шишибарове, немчике и Матильде Карловне, достал из кармана ломоть раструсившегося ржаного хлеба, отломил половину, посыпал, вместо соли, снегом и, не торопясь, истово, по маленькому кусочку прожевывая пахнущий патронами хлеб, успокоенно помянул светлую душу старого вояки Авдея Егорыча Ергунева.

Успокоение наступило не оттого, что месть свершилась. Сейчас, в ночной тьме, осуществленная им месть представлялась ему либо юношеской выходкой, либо вспышкой нервов, но, тем не менее, он успокоился, он обрел себя не только внешне, но и в тех глубинах, куда сам заглядывал нечасто, одним словом, он успокоился потому, что был прав и доказал свою правоту…

…В сентябре, после неудавшегося контрудара на Подгорск, заместитель начальника разведки тридцать четвертой армии подполковник Ергунев был назначен командиром специальной группы и должен был обеспечить вывод из Селигерско-Ильменьского межозерья нескольких окруженных полков.

Задание, хотя и с потерями, было выполнено, но сам подполковник в ночном бою, при прорыве, получил ранения в ногу и в плечо, а еще один суматошный гранатный осколок чуть не пробил ему брюшину; это была бы верная смерть, но ему повезло: осколок скользнул по животу чуть ниже солнечного сплетения, и после перевязки Егор смог еще подавать команды.

Очень скоро командовать стало практически некем, потому что группа прикрытия, в которой он оказался с частью рассеянного медсанбата, удерживая брешь прорыва, была обречена. Перед рассветом с рекогносцировки приполз в медсанбат его заместитель по группе майор Гуськов и доложил, что движение войск за линию фронта прекратилось. Тогда Ергунев приказал погрузить всех, кто не может идти, на носилки, и себя уложить приказал тоже, и так, командуя с носилок подобно Карлу Двенадцатому, повел оставшихся бойцов в сторону родного Наволока, до которого выходило около тридцати километров.

Переход, как выяснилось в дальнейшем, занял пять суток, но уже на вторые сутки Егор стал забываться, на третьи сутки, когда он спал, охранение ввязалось в бой с ротой СС, прочесывавшей местность, на четвертые сутки он очнулся в сухой непролазной крепи. Низкое солнце с натугою светило сквозь частые ветки, в которых густо застоялся запах багульника и гнойных бинтов, и Егор удивился тому, что лежит весь белый, в нательной рубахе. С трудом повернувшись, Егор увидел возле себя спящего сидя красноармейца, с головою, опущенной на подтянутые к груди колени. Егор шепотом окликнул его и подтолкнул в плечо. Красноармеец повалился на бок: он или был мертв, или смертельно устал.

На шум к носилкам подскочил незнакомый младший лейтенант с интендантскими петличками и с радостным, как на выпускном балу, лицом. На ремешке через плечо трепетала у него ергуневская планшетка.

— Где моя одежда? — спросил Егор.

— У вас в изголовье, товарищ подполковник, — лейтенант согнулся, как бы стараясь лучше расслышать, потому что сам он говорил довольно-таки громко. — Вот санитар перевязку вам делал. Не решились беспокоить… Да и ордена, на всякий случай…

Глаза лейтенанта так и сияли.

— Где мы? Снимите планшетку и покажите.

— Не знаю, товарищ, подполковник! — все так же радостно ответил лейтенант.

— Где старшие командиры?

— Не знаю, — уже менее радостно ответил лейтенант. — Майор Гуськов приказал мне транспортировать раненых, а сам остался там…

— Где?

— Там… В арьергарде… Это ведь вчера было! Фашистов премного навалилось…

— Как же мы оказались неизвестна где?

— Так вы же сами все время приказывали держать на юго-восток, товарищ подполковник!..

— Представьтесь.

— Младший лейтенант Бондаренко, — выпрямившись и подняв ладонь к виску, отчеканил тот.

— Не надо так громко… Сядьте здесь. Доложите состояние и боеспособность людей.

В этом Бондаренке странным образом уживались добросовестность и беспечность, но приказы он выполнял безукоризненно, и благодаря этому Егор приобрел возможность руководить уцелевшими даже тогда, когда сознание покидало его. А уцелели немногие… Его кадровики во главе с Гуськовым так и не вернулись: судя по всему, бой они приняли смертный. Итого осталось в распоряжении подполковника Ергунева восемь тяжелораненых и девятнадцать нестроевых бойцов с санитаром и младшим лейтенантом Бондаренко. Оружие сберегли все.

Методом сравнительного опроса Егор выяснил приблизительное местонахождение, однако оно могло быть равно близко к Наволоку, Небылицам или к переезду областного шоссе. Точнее ни Бондаренко, ни бойцы обрисовать пройденный маршрут не могли, ручной компас был разбит во время ночного боя, и выразительных ориентиров никто не запомнил.

— Где там! — сказал пожилой санитар. — Пот градом, уши пулями заложило, и в глазах круги. Ночью да без смены по два человека на носилки — много не понаблюдаешь…

Бойцы клевали носами, но Егор отрядил троих, что выглядели посмышленее, в разные стороны в разведку. Они вернулись скоро, когда солнце еще не успело спуститься к корням деревьев, и не доставили никакой существенной информации, за исключением того, что неподалеку проходит наезженная дорога, а в другой стороне есть маленький ручей.

У этого темного ручейка, обросшего непролазным лесом, — по-наволоцки такие ручейки так и кличут — чернеина, — они провели неспокойную ночь. Егор несколько раз то ли засыпал, то ли терял сознание, раненые стонали, курился под кустом крохотный костерок, на котором кипятили воду. Орудия и моторы говорили далеко, и только перед рассветом прошло по ближней дороге несколько машин. Егор очнулся и слышал их совсем рядом, выхлопы рвали слух, будто бензин у них был плохой. Впрочем, и с хорошим бензином стало бы понятно одно: оставаться здесь нельзя, а надо выискивать точный путь за Наволок, в чащобу на Чертовом кубле, и там решать, что делать дальше.