Борис Романов - Почта с восточного побережья

— Направлен в ваше распоряжение в качестве спецадъютанта и офицера связи, впредь до особых указаний командующего армией.

«Хм, — подумал фон Иоккиш, — пока я наводил справки о командующем, он навел справки обо мне».

Это было нормально, и фон Иоккиш, приняв из рук камердинера нетронутый пакетик туалетной бумаги, направился в ледяной русский клозет. Тело казалось разбитым то ли после эротического сна, то ли оттого, что эта шельма — камердинер не следил за топкой печей и в помещениях скапливался угарный газ. Пожалуй, надо было взять с собой старого Фрица!

Майор по особым поручениям доставил ему хозяйственные сводки прифронтовой зоны, составленные службой начальника снабжения армии, и фон Иоккиш целый день провел за их изучением и еще раз убедился, что в армейских сводках, так же как в докладах Герхарда и других районных уполномоченных штаба «Ост», почтя отсутствовали данные о множестве необходимого империи сырья: макулатуре, щетине, разного рода шерсти, войлоке, непищевом сале и прочее. Наверняка все это было рассеяно в малых дозах по отдельным хозяйствам, и, поскольку введение учетных дворовых карт для России не представлялось возможным, следовало снова обратиться к проекту создания «Восточных торговых обществ», которые сумеют высосать это сырье из полуголодного населения путем эквивалентной оплаты кассовыми кредитными билетами или, может быть, даже рейхсмарками, а всего вернее — путем обмена на некоторые залежавшиеся в рейхе товары. Фон Иоккиш тут же набросал соответствующую докладную.

Явившийся снова офицер для особых поручений пригласил его от имени командующего переселиться в новые отведенные для него покои, с хорошим ватерклозетом и душем, но фон Иоккиш от переселения отказался и потребовал предоставить обещанные средства сопровождения для следования в село Небылицы, где последний раз останавливался на ночлег Герхард.

— Но, господин имперский советник, — ответил майор, пряча глаза, — в этом районе предполагается наличие бандитов. Правда, неорганизованных. Ваша безопасность… Но я доложу ваше пожелание.

Командующий, показалось, рад был услужить фон Иоккишу, и через три дня, в искрящийся, тихий после метели, чудесный полдень Карл-Хайнц был в Небылицах со всею своей свитой. Доставил их сюда утепленный штабной бронетранспортер, сопровождаемый двумя легкими танками «T-II».

Имперского советника заинтересовало, что это разгружают с низких крестьянских дровней солдаты саперных войск. Издали он не мог понять, что это они переносят по двое, по трое в сарай. Подойдя ближе, фон Иоккиш покачнулся и едва не оборвал витой серебряный погон офицера для особых поручений: то, что переносили саперы, было скрюченными трупами в обгорелых мундирах вермахта.

Матильда Карловна визжала, не переставая, и тарабанила в запертую дверь огромными кулачищами. Жидкая, скорее для блезира, чем для дела, наметка, заткнутая в обушке деревянным клином, уже собиралась вырваться из косяка, и Егор, досадуя на возникшее осложнение, вынул ТТ из рукавицы и приготовился утихомиривать окаянную бабу: он не успел бы нырнуть в проулок, как бабий крик поднял бы все Небылицы, и тогда верный каюк подполковнику Ергуневу!

Он протянул руку к деревянному запору, но расслышал осторожные шаги перед входом в сени: кто-то поднялся на крыльцо. Отступать было некуда, и Егор беззвучно отшагнул в угол, за дверь.

Дверь долго оставалась неподвижной, а потом вдруг растворилась решительным толчком, и в сени ступил солдат с автоматом на изготовку. В полутьме видно было, что солдат — последнего призыва, тонкая шея его тянулась из ворота шинели, опущенные поля пилотки закрывали уши, и солдат, не оглядываясь, зачарованно уставился на пляшущую и визжащую дверь, ведущую на скотный двор.

Егор вздохнул, передвинул кнопку предохранителя на стопор и, еще передвигая ее, шагнул вперед и ударил солдата под основание уха, больше всего надеясь на то, что тот не успеет конвульсивно нажать спусковой крючок. Солдат с грохотом повалился на пол, а Егор закрыл на запор наружную дверь, сдернул с головы солдата пилотку — и вовремя, так как наметка с треском слетела с двери и растрепанная Матильда Карловна рухнула в сени.

— Ты что делал, курат, тойфель, бес проклятый?! — завизжала она, вскакивая с половиц и бросаясь к Егору с вытянутыми руками. Орево извергалось из нее потоком. Заметив солдата, она взвилась того пуще, и Егору ничего другого не осталось, как побольнее ткнуть ее пистолетом в брюхо и подставить ножку. Падая, она орала, и тогда Егор заткнул орущий ее рот немецкой пилоткой, наступил коленом на одну руку, перехватил другую и стал уговаривать ее, заталкивая пилотку все глубже дулом пистолета:

— Тихо! Тихо, тихо! Иначе — стреляю, и смерть твоя тут!..

Она орать перестала, ослабла, и он понял, что она что-то такое делает, готовится, пытается распластаться под ним и груди ее колышутся, как студень.

— А ты стерва, — сказал Егор. — А мне только Савка нужен был. Лежи тихо!

Она и лежала с тугим багровым лицом, сипела, не то моргала, не то подмигивала по очереди слезящимися глазами.

— Ну, будешь молчать или пристрелить тебя? — спрашивал Егор. — Молчать лучше, верно? Ты теперь встань-ка и тиха будь, совсем тиха.

Так, с уговорами, он заставил ее подняться, стянул ей руки Савкиным сыромятным ремнем и свободный конец ремня привязал к ручке двери, ведущей в избу. Ему очень хотелось помыть руки, ничего другого не хотелось в эту минуту, однако он снял с убитого солдата шмайссер и два запасных рожка, подошел к Матильде Карловне:

— Я через часик пришлю человека, он тебя отвяжет. Спрашивать станут, дак скажи, что Савельев приходил, кое-что не поделено с Савкой было…

Сожительница Савки Шишибарова вновь встрепенулась, стала рваться с привязи, распахивая дверь, даже пыталась ударить Егора слоновьей ногою в сползшем чулке, но Егор попрощался с ней миролюбиво:

— Ну, пока. Я б на твоем месте тут не задерживался…

Он прикрыл автомат полой полушубка, вышел на крыльцо и запер дверь. В селе было тихо, и часовой по-прежнему маячил далеко, возле школы, и тогда Егор спокойно вытащил из-под полы автомат, сунул его поглубже в вязанку поджидавшего у обочины хвороста, подхватил ее и зашагал в проулок, ведущий к развалинам рогачевской мельницы. Дверной ручки, учитывая силу и темперамент Савкиной шлюхи, должно было хватить на каких-нибудь полчаса, затем она бросится узнавать, что с Савкой, затем — вряд ли она потеряет сознание — она постарается открыть дверь, а то и просто высадит окно и побежит в комендатуру, вытаскивая на бегу пилотку, и отсчет времени пойдет именно с той минуты… Но к тому моменту он успеет по старому следу доползти от развалин до леса и попетлять там, и, поскольку собак у карателей нет, он, пожалуй, уйдет. В селе солдат не так много, большинство их, с танками, движется сейчас к Выселкам, а чтобы и оставшиеся не слишком рьяно рвались за ним, он поставит на след в подходящем месте последнюю гранату с насторожкой…