Лилли Промет - Девушки с неба

— Слушай.

— Слушаю.

— Хочу у тебя спросить.

— Ну спрашивай.

— Ты ничего о ней не слыхала? Куда она делась?

— Ээтель, что ли?

Техванус обрадовался, что я сразу догадалась.

— Понятия не имею. Наверное, вернулась домой к родителям.

— Думаешь?

Мои слова возродили в нем надежду: Техванус повеселел. Я на миг ощутила себя на его месте: надежда даже сильнее судьбы.

— У Ээтель была одна мечта, — сказал Техванус.

— Правда?

— Да. Мне хотелось сделать ее счастливой.

— В самом деле?

Техванус затряс головой. Понял, что я неверно истолковала его намерение.

— Она мечтала о меховом воротнике для зимнего пальто. Я знал, где можно достать воротник.

— Достал?

— Нет.

— Почему же?

Потому что эстонские фермы по разведению черно-бурых лис и голубых песцов обязаны были сдавать все меха до последнего немецкой фирме.

— Ээтель говорила, что моль побила воротник ее зимнего пальто.

— Техванус, — сказала я. — Пусть это тебя не волнует.

— А я и не волнуюсь, — ответил Техванус. — С чего ты взяла? Но Ээтель очень бы обрадовалась меху. Как ты думаешь?

— Да уж, конечно.

— Может быть, мне еще удастся раздобыть такой воротник. Какой ей хотелось.

— Наверное, удастся.

— Деньги у меня есть. Я мог бы купить ей две лисьих шкуры. Даже три.

Дорога шла через лес.

Ели. Серые осины вперемежку с березами. Орешник. Красные рябины. Предвещали снежную зиму.

Чьи глаза смогут увидеть это, чьи — нет?

Я пыталась опознать места, где мы брели с Труутой, спустившись с неба. Может быть, это и было то самое шоссе, возле которого она подняла палец. Сказала: «Тсс! Слушай!» И действительно, издалека послышалось поскрипывание телеги. Когда она догнала нас, я поздоровалась: «Здравствуйте, хозяйка». Женщина собиралась проехать мимо. Все же поинтересовалась: куда мы направляемся. Я ответила осторожно: в ту же сторону, что и она. И женщина остановила лошадь.

Тогда шел мелкий дождик. К нашей радости: смывал наши следы.

Но может быть, мы сейчас ехали по тем же местам, которые я видела сверху, с неба. Подумала, что за годы своего отсутствия ни на миг не почувствовала себя оторванной от родины.

Теперь, среди родных мест, на пути к отчему дому я чувствовала: после войны еще долго придется размышлять о том, что было. Что заставляет человека рисковать своей жизнью? Почему оккупация непереносима, даже если она кормит? Почему даже нищета не в тягость, если народ свободен?

Суузи велела остановить карету.

— Что случилось? — тревожно спросил Техванус.

Я от испуга неловко соскочила с велосипеда. Упала, ободрала колено.

— Иди взгляни сама, — сказала мне Суузи. — Потрогай. У него жар.

Порошок подействовал. Паал заснул. Но на щеках пылал подозрительный румянец. Я сказала Суузи:

— Может, ему просто жарко? Только и всего. Он ведь под толстым одеялом.

Паал взмок от пота. Я снова понюхала его. Этот запах мог быть с таким же успехом вызван тем, что Паал был плотно закутан, и не было причины для серьезного беспокойства.

Техванус спросил позволения ехать дальше. И без того наше путешествие затянулось. Двигались медленно, как траурная процессия.

Я спросила у Пийбе:

— Тебе нравится ехать на облучке?

Она схватила мою руку. Сжала изо всех сил. Что должно было выражать это отчаянное пожатие? Страх? Вопль души? Тревогу за Паала?

Я старалась не думать об этом. Смотреть на темные ели. На рябины. Они покраснели прежде времени. Только не думать. Только не думать. Не думать.

Папоротник и кусты малины уже покоричневели. Пожухли. Ну конечно: конец августа.

Перед тем, как отправиться под Кивилоо, получаем обмундирование: гимнастерки, штаны и шинели. Фуражки. Сапоги. Каски.

Истребительный батальон идет маршевым шагом. Под музыку. С улицы Веэторни на Пярнуское шоссе. Оттуда по Лийвалайя к Юлемисте.

Каска до того тяжелая, что голова раскачивается на шее. Наконец, не вытерпев, прикрепляю каску к ремню на пояс.

На поле боя, во время перевязки раненых, она мешает мне больше всего.

К черту! Этот котел я себе на голову не надену! Не долго думая отбрасываю ее прочь. Швыряю подальше, насколько хватает силы в руке.

Но потом мне приходится сильно пожалеть об этом. Когда осколки снарядов то и дело со свистом проносятся над головой.

Ободранное колено пощипывало. Кровь на нем запеклась, почернела. Я села на траву. Положила на рану лист подорожника. Перевязала колено платком. Ну что ты скажешь! Ерундовая царапина, а при ходьбе вызывает боль.

Наша карета снова остановилась.

Двое каких-то путников остановили ее. Суузи говорила с ними. Подойдя поближе, я их узнала: мой учитель и его жена.

— Гляди-ка, вот и встретились опять. — Учитель улыбнулся. Они оба выглядели измученными. Но не печальными.

— Совсем ушли из Тарту? — спросила я.

— Да. Город обстреливают, — сказал мой учитель. Красная Армия вышла к низовьям Эмайыги. Бомбили предприятия возле города. Черные тучи можно было видеть далеко. Бои шли возле Отепя и Эльвы.

— И куда же вы теперь?

Мой учитель снова улыбнулся. Пожал плечами.

— Дорога сама выведет.

Пийбе поманила меня рукой. Я подошла, спросила:

— Чего тебе?

Она шепнула:

— Кто они?

— Мои учителя.

— Это они дали нам карандаши?

— Совершенно верно. Цветные карандаши. — И еще Эльзи сказала, что коробка цветных карандашей содержит в себе всевозможные чудеса.

Вещей у них с собой мало. Перевязанная веревкой стопка книг. Портфель. На спине учителя рюкзак. В руке у Эльзи коробка с тортом. Она уловила вопрос в моем взгляде. Сказала:

— Когда не хватает сил нести, не знаешь, что взять, что оставить.

И мой учитель добавил:

— Человеку нужно или все, или ничего. — Сам он выглядел свободным и беззаботным. И однако же, куда они брели?

— У вас есть, куда пойти? — спросила я.

— Еще нет. Но мы надеемся, что найдем где-нибудь уголок.

Я сообщила: усадьбу Кобольда разбомбили. Но они уже знали об этом от Суузи. И о том, что ребенок ранен.

Даже не взглянув на Суузи, я сказала скрепя сердце:

— Но, друзья, если вам некуда идти, идемте с нами.

В отцовском доме было всего две маленькие комнаты. Возможно, нас ожидал весьма недобрый прием: может быть, Маннеке нас вообще и на порог не пустит. Я не имела права приглашать: ничего полезного для хозяйства Маннеке я ведь не несла. Была только лишним едоком.

Невыносимые мгновения молчания.

— Верно же, Суузи? — спросила я. И уловив приветливость в ее голосе, осмелилась поднять глаза. Суузи сказала:

— Конечно, зачем идти куда-то еще.

Мне хотелось броситься ей на шею: она не очерствела от ударов судьбы. Не стала безучастной к чужим бедам.

Техванус озабоченно глядел прямо перед собой. Нетрудно было догадаться, о чем он думает. Я попросила прощения за то, что нельзя посадить учителей в карету. Во-первых, не поместятся, во-вторых, Юку не потянет.