Лилли Промет - Девушки с неба

Не ответил.

Я раздвинула его губы.

— Ого! — сказала я.

Он следил за выражением моего лица.

— Знаешь, дружок, у тебя растет новый зуб.

Взяла его указательный палец и прижала к зачатку зуба, прорезавшемуся сквозь десну.

Паал улыбнулся. Потрогал это место языком.

— Вот видишь, а ты тревожился. Боялся остаться без зубов. Было так?

Он кивнул.

— Когда настанет время идти в школу, получишь ранец. Ботинки и школьную фуражку. И новые зубы тоже вырастут!

Он слушал меня завороженно.

Я ушла за баню: выплакаться. Боязнь потерять близкого человека — самый страшный страх.

Техванус положил на крышу кареты и привязал велосипед Лаури. Ящик с курами. Провизию и одежду. Все то, что необходимо для жизни. Впряг лошадь. Корову привязал к задку кареты.

Суузи доверила Пийбе свою коробку с украшениями. Для примирения? Хотела загладить те обиды, которые она нанесла Пийбе.

Мы с Техванусом на носилках несли Паала в карету. Суузи, опасаясь за сына, шла рядом. Все время предупреждала:

— Осторожнее! Ради бога, осторожнее!

Напрасные опасения: мы несли ребенка бережно, как только могли. От напряжения на лбу выступал пот. И ложе в карете было сделано с таким старанием, что даже на самой плохой дороге ребенок не испытывал бы тряски. Пока мы несли Паала к карете, он не отрываясь смотрел в голубое небо.

Суузи на миг скрылась в бане. Вскоре вышла оттуда. По лицу было видно, что огорчена. Наверное, вспомнила о Лаури. Мы все понимали, что сюда больше никогда не вернемся.

Суузи села к сыну в карету. Техванус поднял девочку к себе на козлы. Пийбе уселась поудобнее. Разгладила платье на коленях. Положила на колени коробку с украшениями.

Корова и я шли своим ходом. Я вела велосипед. На его багажнике полмешка просеянной муки и еще кое-что.

Вслед нам смотрела лишь прикрепленная над верхней притолокой конюшни деревянная голова лошади с красивыми глазами. С настороженными ушами. С гривой, спущенной на шею. Иоланта усадьбы Кобольда.

Израненные дубы аллеи. Вся жуть уже убрана. Под деревянный крест.

Этот красивый усадебный парк с древними деревьями попал под ноги истории. Для фашистских солдат он был лишь местом сушки кальсон, разделки свиных туш и захоронения трупов.

Флигель опустел. Несколько окон выбито воздушной волной.

Позади остались высокие железные ворота. И земли усадьбы. Впереди по обеим сторонам только поля. Осыпалось зерно. Там и тут стаи птиц. Молодых. Готовых к далекому перелету. Густой тучей пролетели над нами — кочевниками. Садились на поля. Вот это обеденный стол! И как им охота покидать его. Но их гнал страх смерти от холода.

Техванус старательно выбирал дорогу. Избегал малейших рытвин и колдобин. Беспокоился: не слишком ли быстро мы движемся? Сам он шел рядом с лошадью — Юку и без того тащит тяжкий груз.

Пийбе прямо сидела на козлах. Жестяная коробка на коленях. Руки поверх коробки. Но видно было, что ни коробка, ни ее содержимое ничуть не интересуют девочку. Теперь это потеряло для нее всю свою прелесть.

Мы выбирали самые окольные дороги.

Солнце сияло. Во дворах хуторов пахуче цвели флоксы. Белели капустные гряды. Даже цвело большое красное поле клевера. Но теперь уже не так ярко, как летом.

Я шагала рядом с Техванусом. Хотела узнать: кто сделал голову Иоланты? И зачем?

Этот памятник установили над дверью конюшни в конце прошлого века. Когда любимая лошадь тогдашнего помещика во время охоты на козлах сломала ногу и пришлось ее пристрелить.

Огорчение помещика было беспредельным: красавица Иоланта была вишневого цвета.

Какие роскошные имена давали кобылам в этой волости: Иоланта, Йеновеэва, Диамара.

Хозяйку Постаменди похоронили возле мусорной кучи. У стены кладбищенской ограды. А Иоланту увековечили. Чтобы каждый, увидевший ее на стене, спрашивал: кто? зачем?

По поводу матушки Постаменди таких вопросов не возникнет. И по поводу Брахманна и Буби Андергаста. И по поводу тех девушек, которых изнасиловали в лесу и убили. Вряд ли поставят памятник парню, который был до войны кондитером. Делал розы на тортах. Которого мы оставили умирать между бороздами картофеля. Под Кивилоо. Или все же спросят: кто? И зачем?

Карета катилась медленно. По пустынной местности. Между полей.

Сделали коротенькую остановку. Я наклонилась над Паалом. Украдкой понюхала: не загноилась ли рана? Ведь в народе август называют гнойным месяцем. Вокруг мальчика вились мухи. Суузи забеспокоилась.

— Ах! — сказала я. — Они ко всему липнут. Моони всю дорогу отмахивается от них хвостом.

Опасались каждого признака. Скрывали друг от друга свои предчувствия и опасения.

Я дала Паалу порошок, чтобы сон укрепил его. Пусть спит, пока не доедем до места. Дорога была разбита военными машинами, тягачами. Местами приходилось сворачивать и ехать прямо через поле. Другого выхода не было.

Техванус ждал, когда мы решим трогаться дальше. Наконец Суузи кивнула: можно продолжать путь. Где-то далеко кукарекал петух — крестьянские часы: солнце опускалось к горизонту. Наши куры тихонько квохтали в ящике на крыше кареты. Напоминали мне толоки.

В здешних местах, бывало, каждая деревня в складчину молотила зерно машиной. Обычно участники толоки ходили есть к себе домой. А машиниста кормили в той семье, чей хлеб он как раз молотил. Машинист считался уважаемым человеком. Его полагалось потчевать лишь самым лучшим. Но не резать же скотину, чтобы один раз накормить машиниста. А отправляться за мясом для этого в город ни у кого не было времени. Проще уж было прирезать петуха или курицу.

Однако молотьба в деревне длилась целых две недели. И каждое семейство подавало машинисту на обед курятину. Кончилось тем, что стоило ему только увидеть копошащихся во дворе пернатых, его начинало тошнить.

Я заметила в придорожной траве яркое птичье перо. Очень красивое. Принесла перо Паалу. Он не спал. Порошок не усыпил его.

— Смотри, что я тебе принесла! Нравится?

— Да.

— Возьми.

— А зачем оно мне? — Но все же взял из моей протянутой руки перо.

Я сказала:

— А может, это перо чудо-птицы, которое приносит счастье?

— Какое счастье? — спросил Паал. Для ребенка понятие счастья было слишком неуловимым. Да и разве только для ребенка?

Ветер поворачивал листья тополей изнанкой наружу. Копны сена. Вороны. Откуда так много? Техванус слышал, будто однажды в лесу жили семьсот пар черных ворон. В наказание земледельцам. Пастушонок кинул в одну камнем. Тотчас же целая стая налетела на него. Когда пастушонка отбили от птиц, он был весь окровавленный. Я спросила:

— Где и когда это было?

— До войны. В Паласком волостном лесу.

Техванус шел рядом с лошадью. Держа вожжи. Сказал мне: