Лилли Промет - Девушки с неба

Мейлер демонстративно вывернул карманы. Это девушка поняла сразу. Она засмеялась и покивала головой, что верит в безденежье Мейлера. Она воскликнула:

— Bene, bene! — опустила руки и застучала каблучками через дорогу на прежнее место.

Константин пожаловался:

— На меня она даже не взглянула.

— Она решила, что вас уже захватила я.

Мейлер тоже сокрушался:

— Посмотрите на меня! Какой я целомудренный! Если так и дальше пойдет, у меня образуется комплекс неполноценности!

Я взяла Мейлера под руку. Сказала ему, что он чуткий, милый человек.

Константин счел, что за подобные либеральные взгляды нас не следовало бы пускать за границу.

У Мейлера возникла хорошая мысль пойти в пассаж.

— Там великолепные книжные магазины.

Перед моим мысленным взором все время стояла девушка, закинув руки за голову. Ах, какой жест! Так могла соблазнять Антония Клеопатра. Дешево и надежно. Я сделалась веселой и нетерпеливой, как всегда, когда что-нибудь находила.

…Смотрела на книги в витринах, не видя их. Мысленно я еще следила за тем движением девушки. Как естественно, но не скрывая при этом обдуманного намерения, она подняла руки и сплела их на затылке. Уловила ли я это движение? Я испытывала упорное желание сразу же попробовать.

Часто случалось, что в период создания характера я находила интересные детали, от которых на репетициях приходилось отказываться. Они все сами по себе бывали правильными, но не связывались в роли в единое целое. Или не совпадали с режиссерским видением роли.

Могла ли я наделить Клеопатру движением forosett’ы?

Мейлер и Константин с головой погрузились в мир книг. Они забыли о моем существовании.

Соблазнять всех троих — Цезаря, Антония и Октавиана — вынуждал Клеопатру совершенно трезвый расчет.

Затем где-то позади послышались родные голоса. Мейлер узнал:

— Это наши.

Пассаж — с его освещенными витринами — создавал иллюзию уличного перекрестка. Просветленное выражение лиц выглядело странно. Феврония чувствовала потребность что-то сообщить. Ее глаза блестели, словно после слез. Она была доверчива и едва сдерживала смех.

— Неужели вы не хотите попробовать?

Я не поняла ее. Попросила объяснить. Оказалось, что на каменном полу выложено изображение быка.

— Кто, стоя на нем, повернется вокруг себя на пятке, у того прибавится потенции, — объяснила Феврония.

Лицо Константина, тонкое лицо ученого, выражало оторопь. Он избегал моего взгляда.

Мейлер ворчал, он чувствовал себя просто неловко и считал верчение на быке глумлением над безденежными туристами.

Февронию снова одолел смех. Все это действительно могло бы выглядеть смешным, если бы не отражало человеческую суть.

По дороге в гостиницу единственная мысль — скорее упасть в постель.

Портье подал ключ — № 202. Февронии еще не было.

Когда я лежала в постели, нахлынули разные мысли вперемешку. Миланский собор и forosetta. Какова ценность тела по сравнению с душой? Тело — это корпус, оболочка. Человек нарядил ее в мораль. Словно без этого мы не сумели бы уважать себя.

При будничности лжи и фальши лишь безжалостная правда может исправить человека.

Искусство тоже начинается с честности. Оно не должно позволять ни овладевать, ни торговать собою. Но разве искусство не продает себя? Впрочем, это можно скрыть, прекрасно оправдать или хладнокровно отрицать.

Мне было непонятно, почему я не могу расслабиться. И чем вызвано мое беспокойство.

Поднялась с постели и подошла к зеркалу.

Начесала пряди волос на лицо. Верхний свет раздражал, он был слишком резок. Вместо него я включила два ночника. Снова села перед зеркалом. Возникли интересные тени. Контуры губ вырисовывались четче, а глаза сделались более глубокими.

Попробовала еще и по-другому, чтобы лицо смотрелось цельно, чтобы детали лица не выделялись. Так было выразительнее и менее вульгарно.

Закинула руки за голову на затылок.

Все еще не хватало чего-то важного. Что бы это могло быть?

Сняла платье и в одной комбинации снова подошла к зеркалу. Снова закинула руки на затылок. Разглядывала себя. Теперь получилось то, что надо. Улыбнулась про себя от радости.

Кто-то постучал. Я прислушалась. Постучали снова и посильнее. Я не помнила, чтобы запирала дверь. Она и оказалась незапертой. За дверью была не Феврония. Там стоял Мяртэн.

От неожиданности даже не сообразила, что я в одном белье.

— Одевайся, — сказал Мяртэн. — Где ты была? Я звонил тебе каждые пять минут и даже приходил и стучал в дверь.

Я попросила его подождать в прихожей, пока накину что-нибудь.

— Где ты была? — спросил Мяртэн из прихожей.

Закурила сигарету и позвала его в комнату.

Он отклонил мое приглашение сесть, остался стоять.

— Одевайся, пойдем, — сказал Мяртэн. — Я жду тебя уже целый вечер.

— Куда?

— К матери Массимо.

— Сумасшедший! Почему я? Кто такой Массимо?

— Расскажу по дороге.

Я отказывалась.

— Устала. Хочу отдохнуть. Понимаешь? Не пойду.

Во мне поднималось раздражение. На то что у Мяртэна была такая привычка — приходить, когда я его не ждала. А когда я ждала его, он не приходил. Сегодня, встав из-за стола после обеда в ресторане дель Амедеи, я нарочно задержалась. А он прошел мимо, не сказав ни слова.

Мяртэн не уступал.

— Пойдем со мной, Саския.

Я не могла больше сопротивляться. Погасила сигарету. Подошла к гардеробу, взяла юбку и теплый свитер. Переоделась в ванной комнате и прошлась щеткой по волосам.

Я спросила из ванной:

— Это далеко?

— Не думаю, — ответил Мяртэн из комнаты.

Я была готова идти.

— Так и пойдешь?

— Вечер теплый.

Я проверила — взяла ли сигареты и спички.

Оставить ли Февронии записочку? Не оставила.

Мяртэн все еще боялся, что мне станет холодно.

— Оставь, — велела я, когда он хотел взять с вешалки мое пальто.

Мы свернули у гостиницы направо и пошли по корсо Италия. Это был праздник огней — розовых, зеленых, лиловых и синих, но людей навстречу попадалось мало.

— Может быть, теперь ты объяснишь? — сказала я.

— Чего тут объяснять? Скоро сама увидишь. Мы спали с Массимо на одних нарах, и некоторое время у нас была общая миска для баланды. Он был мне самым близким человеком.

— Значит, мы идем к нему?

— Массимо нет. Но здесь, в Милане, живет его мать.

Всю дорогу Мяртэн шел на два шага впереди меня.

— Не мчись так. У меня ноги прямо горят.

Мы уже свернули на другую улицу. Мяртэн проверил, называется ли она виа Мерчалли. Да, это была нужная нам улица.

— Скажи, как итальянец мог попасть в Бухенвальд?

— Так же можешь спросить, как попала в Бухенвальд итальянская княгиня Мафалда. Спрашивать можно все.

Мяртэн искал номер дома.