Лилли Промет - Девушки с неба

Это добро она стремилась показать всем и каждому. Развешивала на фикусе, раскладывала на листьях. Радовалась и наслаждалась своими вещами. Говорила: «Видите, фикус расцвел!»

Голова моя гудела. Часы показывали: прошел всего один час. Длинный, как день. Полицейский так и не вернулся. Явился один тип из «Омакайтсе».

На телефонный запрос получен ответ: да, такая-то приписана к волости и живет в усадьбе Кобольда.

Я была свободна.

Спросила обиженно: что заставило их выяснять это? Мужчина ответил: сложное время. Приказ да и служебный долг требовали бдительности. Сейчас по округе слоняется много подозрительных элементов.

— Ясно, — сказала я понимающе. — Но жену моего брата не стоило так волновать. Сами видите, в каком она положении.

Мужчина извинился. Выразил сожаление.

Моя наивная невестка спросила имя доносчика.

Мужчина сказал, что не знает.

Когда он ушел, Мария перечислила всех хозяев ближайших хуторов. Ни одного из них не подозревала: все до единого — честные люди. Никто из них не мог побежать в полицию с доносом.

— Все уже в порядке. Что ты теперь-то тревожишься, — сказала я.

Это ее ничуть не утешило: доносчик ведь так и остался неизвестным. Мария сокрушалась:

— От камней и пней можно уберечься. От злого человека не убережешься!

Осталась у Марии еще на часок. Пока она более или менее не успокоилась. Затем я пустилась в путь.

Голова Марии склонилась на грудь, как колосок зрелого ячменя.

Мою душу давила могильная плита.

Деревья шумели. Поднялся сильный ветер. Нес запах полей и белый хвост пыли.

Я ехала обратно в усадьбу Кобольда.

На лугу безрогое и тихое эстонское стадо. Посреди полей — хутора, вокруг хуторов — высокие ели. Тосковала по ним так же, как по протяжному сердечному говору южной Эстонии.

Результат первой разведки не оправдал моих надежд. Узнала слишком мало: на берегах Эмайыги никаких оборонительных сооружений противника еще не было. Немецких солдат видела лишь возле лавки Баумвалда.

Зато, когда выехала на шоссе, увидела впереди пехотную часть. На привале. Солдаты суетились на дороге. Сидели на склонах придорожных канав. Лежали под кустами. Смотрели кошачье представление: толстый кот с ближнего хутора уселся прямо посреди шоссе. Не обращал внимания на сигналы машины. Водителю не осталось ничего другого, как вылезти из кабины и прогнать кота. Но едва водитель уселся обратно за руль, кот возвратился на прежнее место. Солдаты пытались сманить его с дороги. Тщетно.

Я слезла с велосипеда и пошла, ведя его рядом. Иначе мне между ними не проехать. Неожиданно из-за поворота появилась еще одна машина. «Мерседес». Затормозила возле меня. Матерь божья! Генерал! Вышел из машины. Двойной подбородок. Грудь важно надута. Лицо сердитое. Видимо, из-за этого дрянного кота, который привел в замешательство отличающуюся безупречным порядком немецкую армию.

В этот миг налетел ветер и задрал мою юбку в складку. Солдаты оглушительно заржали. Генерал тоже: ха-ха-ха! Адъютант рядом со мной ржал так усердно, что даже пукнул.

Я торопливо одернула юбку. Оставила их смеяться. Пошла дальше, представляя, как солдаты мечтательно смотрят мне вслед. Словно какой-нибудь полковой шлюхе — «Меэри-гренадерке». По данным Суузи, в Тарту в одном полку двадцать восемь эстонских парней получили от такой «Меэри-гренадерки» дурную болезнь.

Всем движет судьба. Со мной в этот день могло случиться и гораздо худшее.

Суузи рассказывала, что на лавку Баумвалда в начале войны упала бомба. По поселку разбросало цепи для быков, сплющенные бидоны и кружки. Вторая бомба упала в розовый куст и не разорвалась. Но госпожа Баумвалд до того разгневалась, что пошла и ударила бомбу ногой.

— Госпожу Баумвалд ты должна бы помнить, — сказала Суузи. Но я не помнила.

— Неужели ты и сыновей Баумвалдов не помнишь?

Парней я знала. Училась с ними еще в начальной школе. Помнила и то, что позже они эстонизировали фамилию. Но единодушия при этом не проявили: старший брат взял себе фамилию Вальдметс, а младшему понравилось — Метсвальд.

Сегодня немецкий офицер, стоявший возле лавки Баумвалдов, послал мне воздушный поцелуй. Вывеска на лавке была прежней: БАУМВАЛД И СЫНОВЬЯ. Но старший сын воевал на русской стороне, а младший сражался за немцев. Суузи не верила, что брат мог бы убить брата.

— Убьет. Что еще ему остается, — заметил Лаури. — В нашей истории такое и раньше случалось.

Я вспомнила, что Мария посылала приветы. И пожелания всем доброго здоровья.

— И мне тоже? — спросила Пийбе.

Я сказала:

— Конечно.

Пийбе удивилась:

— А мне зачем? Насморк у меня ведь был зимой. Теперь я и так здорова. — Ее тоненькие косички смешно торчали, как крысиные хвосты.

В это же время Паал болтал ногами и пел: «Где ходил ты, где ходил ты, козлик, козлик?» Спросил, умею ли я петь эту песню. Само собой разумеется. Подумать только, как одна песенка может соединить несколько поколений. Суузи сомневалась:

— Надолго ли еще?

На это мой зять Лаури сказал:

— Правда, войны и раньше разлагали народ. И оккупация разлагает. Но не стоит терять надежду.

Лаури рассуждал дальше: нас ни Северная война, ни голод, ни чума не смогли истребить. И семьсот лет рабства тоже. Переживем и эту оккупацию.

Наверное, переживем. Хотя это и не так-то просто. Завоеватель пытается осуществить свои планы руками самого побежденного народа. Чтобы осталось впечатление, будто это его собственное горячее желание.

На ужин ели салаку. У батраков она бывала редко. Только хозяева хуторов получали по килограмму соленой салаки за каждые три килограмма зерна, сданные сверх нормы. И Лаури объяснил нам, что если эстонский народ когда-нибудь и вымрет, то от недостатка салаки.

Детям надоели разговоры взрослых, в которых они не могли участвовать. Паал положил свою светлую голову мне на колени. Пообещал: кто посмеет тронуть Ингель, того он убьет. Я поблагодарила его:

— Спасибо, Паал.

— Позовешь меня, если кто-нибудь тебя обидит?

Беда не предупреждает о своем появлении. Но я пообещала позвать Паала.

Ночью меня разбудила Суузи.

Со сна я подумала, что она захотела пожелать мне спокойной ночи и разбудила на манер госпожи Амаали.

— Тоби здесь, — сказала Суузи.

Тоби и Лаури сидели в кухне. Я протянула брату руку. Он выглядел изнуренным. Прежде чем уйти в бега, он вернулся из Тарту домой. Оттуда пришел сюда, в усадьбу, чтобы повидать меня.

Рассказал, что этим летом многие эстонцы дезертировали. Тысяча человек или даже больше. Даже офицеры. Никто не хотел позволить, как барана, отвезти себя на бойню. Спасать пошатнувшийся фашистский режим.

Украдкой присматривалась к руке Тоби. Той, за которую его укусила бешеная лошадь. Я спросила: