Григорий Медведев - Миг жизни

Вот ведь в чем фокус: мало сказать правду — надо сделать так, чтобы ее захотели слушать, читать, чтобы в нее вникли и приняли к исполнению.

Извините меня, дорогой товарищ Козис, при всем моем уважении к вам я вынужден сам позаботиться о том, чтобы мое экспертное заключение попало к оппонентам, и поскорее.

Я позвонил в Союзэнерго, старому своему другу Перфильеву. Это был огромный, рыхлый, ленивый и очень добрый мужик. Наши дружеские отношения с ним сложились и поддерживались своеобразно: каждый заход к нему завершался тем, что он выкладывал передо мной груду писем, данных ему на исполнение, и спрашивал:

— Что ты думаешь по этому поводу, старина?

В переводе на деловой язык это означало примерно следующее: «Прочти письма и скажи, что с ними делать».

И я читал и говорил ему, что, по моему мнению, с ними делать.

И вот впервые наши интересы пересеклись всерьез. Я совершенно точно знал, что на научно-техническом совете от Союзэнерго с заключением по проекту будет выступать именно он.

— Здорово, Юрий Иванович! — услышал я его добрый голосок в телефонной трубке и тут же отчетливо представил его большое, чуть оплывшее лицо, какой-то особый, пружинистый, что ли, взгляд и любимую позу — во время разговора по телефону он откидывался на спинку стула и упирал массивный подбородок в грудь. — Как поживаешь? Почему не заходишь? Здесь кое-что накопилось. Проект второй очереди Чегерольской АЭС видел?

— Не только видел, — ответил я, — но и написал экспертное заключение.

— Голуба! Да ты меня просто спас! — В его голосе слышалось ликование. — Завтра заседание научно-технического совета. Ваш Козис с цепи сорвался. Он думает, я за один день дам заключение. Он ошибается. Я не Цезарь. Но ты меня просто спас. Можешь дать копию своего заключения? Обещаю, проанализирую со всей тщательностью.

— Через полчаса буду у тебя. Выступим единым фронтом, — подчеркнул я и свое условие.

— Рад стараться! — с признательностью ответил Перфильев.

Так, та-ак! Зарубка есть! Теперь надо связаться с главными оппонентами моего института, проектировщиками Приморской АЭС. Времени мало. Я пересчитал наличные деньги, взял такси и рванул к Перфильеву, рассчитывая у него особенно не задерживаться.

Перфильев воистину был рад помощи, свалившейся ему на голову как манна небесная. Лицо его сияло.

— Удружил ты мне, старина, — бормотал он вполголоса, листая заключение.

Я вкратце довел до его сознания основные выводы и стал прощаться.

— Погоди, — сказал Перфильев, — давай пройдем к председателю научно-технического совета министерства Молокову. Премилый старичок, и ему в конце концов решать, утверждать проект или нет. Мне твои выводы предельно ясны, но надо, чтобы и он понял. Ты объясни ему все как следует про этого, как ты говоришь, про «динозавра».

Молоков встретил нас довольно приветливо. Перфильев представил меня, мол, атомный зубр и так далее.

Молоков смотрел на меня с интересом, и я чувствовал, что он хочет о чем-то спросить. Я выразил на лице готовность отвечать на любые его вопросы. После минуты колебания он спросил:

— Скажите, пожалуйста, — и улыбнулся, показав редкие, сильно прокуренные и загнутые внутрь зубы, — раз уж вы такой зубр, эти ваши атомные станции не представляют собой определенной опасности? Ну, скажем, для внешней среды? Видите ли, я гидротехник, и ваша область мне мало знакома.

Я понял, что он хотел спросить не об этом, но тут же ответил, что на современном этапе атомные станции в известной степени безопасны.

— В известной, — подчеркнул он и снова улыбнулся. — Ну а теперь, так сказать, в плане личного любопытства. Раз уж передо мною — как это? — зубр атомный, — он снова улыбнулся. — Сами-то вы сильно облучились?

— Три жизненные нормы, — не задумываясь, сказал я.

У Молокова задергалась правая щека. И довольно сильно, потому что он это почувствовал и потер щеку рукой. Тик не проходил. Улыбка сошла с его лица. Может быть, он подумал, что от меня исходит излучение?

— Как это? — несколько потусторонне спросил он.

— Очень просто, — ответил я. — Пятьдесят рентген — это тот иитеграл, который вы имеете право набрать за жизнь. У меня — сто пятьдесят.

— Му и как?

— Как видите, временно жив. Извините, Иван Иванович, я должен коротко доложить о техпроекте второй очереди Чегерольской атомной электростанции. Только по выводам экспертизы, не более.

Мне показалось, что я его здорово напугал, чего доброго еще откажется слушать.

— Я очень коротко, Иван Иванович. Видите ли, станцию проектировала организация, недостаточно компетентная в атомной энергетике. Проект изобилует рядом принципиальных ошибок, как-то: совмещение грязных и чистых зон обслуживания, неудачная компоновка некоторых технологических систем. — По лицу его было видно, что мои объяснения не вполне доходят. Я торопился: — В проекте не отработана технология захоронения битуминизированных отходов. Ну и прочее. Однако все эти недостатки сравнительно легко устранимы, даже на стадии рабочего проектирования. Но тут есть одно главное, с чем экспертиза никак не может согласиться, а именно — расположение взрывоопасного барбатера в подреакторном пространстве.

Мне думалось, что вся моя тирада — холостая пальба. Но нет, его, кажется, зацепило.

— Так вы считаете, что это опасно? — неожиданно резюмировал Иван Иванович и несколько даже отклонился назад, словно отстраняясь от меня.

У него снова задергалась щека, с меньшей амплитудой, но с большей частотой. Он сказал с оттенком взволнованного удивления:

— Только сейчас начинаешь понимать, насколько безопасней и чище гидростанции. Это даже не станции, это гармония, часть Природы. Смотреть — любо-дорого.

— Вы меня не так поняли, Иван Иванович. Атомные электростанции обеспечат рывок вперед при огромной экономии органического топлива: угля, нефти, газа. И их нужно и можно строить в наилучшем, естественно, виде и безопасными. Не всегда просто, ясное дело, да иного пути нет.

— Что вы предлагаете? — спросил Молоков. Голос его принял официальный оттенок.

— Я предлагаю вынести газгольдер, то есть барбатер, из-под реактора и поставить снаружи, что резко повысит надежность станции.

— Спасибо за информацию. — Молоков встал и пожал нам руки.

Я вышел на улицу и в ожидании такси задумался. Моросил мелкий нудный дождь. В природе и на душе было смутно. Пронесся очередной вал автомобилей, и обдало ядовитым запахом отработанных газов. Моя затея показалась мне пустой мышиной возней. Зачем? Во имя чего? Двадцать лет тяжкой работы, переоблучен, устал, пора бы не суетиться. И тут же меня словно подстегнуло: именно потому что переоблучен, устал, ковырялся в радиоактивном дерьме. Именно поэтому сегодня ты, случайное, можно сказать, лицо в вихре событий, должен сделать все от тебя зависящее, чтобы станция получилась лучше и надежнее, чем она представлена сейчас в проекте.