Григорий Медведев - Миг жизни

Подкатило такси, и я махнул в аэропорт. Через три часа я уже был в Приморске и сидел в кабинете у многоуважаемого Александра Дмитриевича Пинегина, начальника бюро комплексного проектирования Приморской АЭС. Как-никак, а у него за плечами спроектированная, построенная и действующая станция. Его голос будет одним из решающих. При всем при том, что Александр Дмитриевич будет наиболее пристрастным.

Я знал его давно. Теперь, глядя на него, я видел, что он здорово сдал. Весь как-то усох. Белый как лунь. В глазах — давняя усталость и печаль умудренности. И голос изменился, стал старчески дребезжать. Он уловил что-то в моих глазах и покачал головой, мол, время идет, дорогуша, и ты уже не тот. Тем не менее встреча была очень теплой. Милый старина всплеснул руками:

— Как это ты, Юра, согласился идти к этим, извини меня, профанам? Я, конечно, ничего не имею против их института. В гидростроительстве они классики. Но ведь несерьезно впрягаться в чужие оглобли.

— Им поручили.

— Что значит поручили? А где партийная совесть и принципиальность? Нет, это несерьезно. Они должны были со всей ответственностью заявить кому надо о своей некомпетентности.

— Честолюбие заело.

— Честолюбие? — Александр Дмитриевич покачал головой. — Наш министр… Да, ты его хорошо знаешь, в прошлом он ведь и твой министр. Так вот, Емельян Павлович крайне отрицательно оценил проект. Знаешь, что он сказал? Не для протокола, конечно. Его больше всего взбесила сметная стоимость в пятьсот три миллиона против пятисот восьмидесяти. Подумать только, говорит, тридцать лет занимаюсь этими делами, но такой наглости не слыхивал! Разница в семьдесят семь миллионов есть цена некомпетентности вашего института. Да-да! — Александр Дмитриевич улыбнулся. — Я, старина, не о тебе. Ты попал как кур в ощип. А как тебе нравится барбатер под реактором? Это же бомба, подложенная под станцию! Оригиналы! Помнишь взрыв нашего газгольдера? Ах, да! Ты же нас и предупреждал.

Я слушал его и думал, что основные оппоненты на правильном пути. Их критика будет острой и беспощадной. Так и должно быть. Это справедливо, ибо они сегодня ближе всех к истине. Их «динозавр» работает. И они знают, почем фунт лиха.

Я вынул из папки и положил на стол перед Александром Дмитриевичем экземпляр своего экспертного заключения.

— Наши взгляды сходятся, — сказал я, прощаясь. — Ждем вас на научно-техническом совете.

— Я и не сомневался, дружище. Но учтите. Приморская станция хотя и работает, но мы еще не осмыслили ее. Ты меня понял? Вам еще тоже придется как следует поработать. Наиболее правильным, с государственной точки зрения, я лично считаю полное копирование Приморской. Да, да! Запуск в серию. Создание новых компоновок есть принципиально неверный подход на данном этапе. Согласен?

— Полностью! Схема та же, а компоновка и оборудование меняются.

— Ну, желаю удачи! — Старик крепко пожал мне руку. — Дело наше многотрудное, а Россия у нас единственная…

В тот же вечер я возвратился в Москву. Старина растрогал меня: память сердца неистребима. А мы многое пережили и потеряли многих.

Утром Козис потребовал меня к себе.

— Экспертное заключение? — попросил он, и рука его выжидательно повисла в воздухе.

Я с удовольствием вложил в нее пачку отпечатанных листов. Глаза его забегали.

— Садись, — сказал он глухо.

Министр Сидор Иванович Кулов был сумрачен. Сорван правительственный срок пуска двойника Приморской станции — Курсайской АЭС. Заместители министра и члены коллегии подавленно молчали. Сидор Иванович просматривал проект решения коллегии, тихонько постукивая кончиком карандаша по столу. Он выглядел болезненней обычного, желтоватая бледность была разлита по его усталому сухощавому лицу. Министр несколько отклонился назад и произнес сначала тихо, но с постепенным нарастанием силы в голосе:

— Товарищи члены коллегии! Мы сегодня обязаны со всей полнотой ответственности, возложенной на нас государством, — он сделал паузу, — ответить на один только вопрос: почему не введена в строй действующих Курсайская АЭС? Мы хорошо помним прошлогоднее выступление замминистра Башмачникова. Тогда вы, Теодор Васильевич, убедительно показали неизбежность, объективную обязательность ввода курсайского миллиона.

Голос министра был несколько хрипловатый, и ему не всегда хватало воздуха для завершения фразы. Обычно министр называл своих заместителей только по имени-отчеству. Переход на более официальное обращение носил характер некоторого отчуждения и не предвещал ничего хорошего.

Башмачников встал. Встряхнул начавшей седеть пышной каштановой шевелюрой, энергично произнес:

— Сидор Иванович! (Министр в упор смотрел на него.) Я действительно заверял в прошлом году коллегию, что Курсайская АЭС будет непременно пущена. — Башмачников решительным движением руки откинул со лба волосы. — И я сегодня, Сидор Иванович, заявляю коллегии, что вся сметная стоимость строительства, заложенная в пусковом комплексе, полностью выбрана! Да! Парадокс? Именно! Деньги израсходованы, станция не пущена. Прямой просчет проектировщиков! — Башмачников артистически вскинул руку и энергично повернулся в сторону Сапарова. — По нашим предварительным прикидкам, недобор оценивается в сорок миллионов строймонтажа! Это не шутка, товарищи!

— Сапаров! Как это понимать?! — вскинул брови министр.

Сапаров вскочил и, сбиваясь, стал убеждать, что он еще подробно выскажется по этому вопросу. Министр сердито оборвал:

— Сегодня надо отвечать за срыв правительственных сроков, товарищ Сапаров, а не высказываться! Садитесь.

Башмачников продолжал:

— Сидор Иванович! Несомненна вина строителей и монтажников, но я хочу еще раз подчеркнуть, — голос его стал надрывно высоким, — что львиная доля вины лежит на нашей уважаемой проектной организации! Си-сте-ма-ти-ческий срыв сроков выдачи проектной документации! Как это понимать, товарищ Сапаров? — Башмачников, едва не плача, смотрел на главного инженера.

Сапаров часто кивал головой и что-то быстро строчил в блокноте. Министр мельком глянул в его сторону. Конечно, виновен и Сапаров, но разве он один? Если смотреть в глубину проблемы, если охватить ее всю мысленным взором, то… Кто-кто, а министр четко сознавал, что масштабы надвигающейся неумолимо атомной эпохи всеохватны. Понимал он это давно, но все же ему казалось, что кривая роста будет более плавной. И не только ему так казалось. Он подумал, что тон выступления заместителя выдержан несколько не в том ключе, как хотелось бы, и ощутил, как волной накатило раздражение, которое теперь, он знал это хорошо, будет держать в плену до конца коллегии.