Виктор Ревунов - Не одна во поле дороженька

Я ждал Таину у институтского подъезда. Вышла одна из ее подруг, сказала, что Таина давно ушла домой, отпросилась с лекции: очень болела голова.

Я позвонил домой. Никто не ответил.

Дома ее не было. Уж не случилось ли что? Какая-то тоска притаилась в комнате, я чувствовал, как она притаилась по углам и ждет, ждет…

Таина пришла домой вскоре после меня. Медленно, словно что-то вспоминая, сняла пенившуюся в волосах белую шапочку.

— Я заходил за тобой в институт, — сказал я.

— Я ушла раньше.

Она достала из сумочки тетрадь с конспектами. В этот момент, видимо, и упал на пол железнодорожный билет.

Она пошла поставить чай и наступила на билет… мелочь будто бы. Что такое минута в жизни человека — мелочь? Но из этих-то минут наслаиваются дни и годы. Мелочь и мазок на холсте, но без этих мазков не было бы и картины. Рафаэлевская «Мадонна» сотворена из таких вот мазков.

Без такой мелочи, как билет, я, может, так ничего бы и не знал, может, все и по-другому было бы, и даже этой истории не было бы.

Я поднял с пола билет. Откуда он? Мы ведь с ней не ездили за город. Билет — туда и обратно, сегодняшний. Она куда-то ездила? Но почему молчит?

Я не решился спросить. Я боялся лжи.

Потом она легла и стала читать конспекты. Я заметил, что она глядит на меня. Глаза были задумчивы.

— Что с тобой? — спросил я.

— Не знаю… Посиди возле меня.

Я сел. От волос ее пахло свежестью луга, мне даже почудился запах ромашек.

— Где ты была? — спросил я. — Только не лги. Лучше открытая правда. Мы все можем решить и сделать, а ложь все запутает.

Она тронула мою руку и с грустью, со слезами посмотрела на меня.

— Почему ты решил, что я стану лгать. Нет. Сегодня я сама захотела поглядеть на него.

Как любил я правду! Но как жестока бывает она! «Сегодня я сама захотела поглядеть на него». Она так и сказала. Я не верил. Это была правда, а я не верил. Нет, нет, так бывает, но не может так быть у нас.

— Зачем же тогда мы начали нашу жизнь? — сказал я.

— Я не думала, что так случится.

— Ты любишь его? Ты думаешь о нем?

— Не знаю. С ним я думала о тебе, а сейчас вспоминаю его глаза, когда он вернулся из неба и лег рядом в траву.

— Он летчик?

— Да.

— Как же мы будем жить теперь?

Как жить? Кто скажет?

Почему так случается? Кто виноват во всех этих трагедиях, изъязвляющих наши семьи? Зерно самое губим, а ждем всходы. Зачем творим это? Жизнь виновата? Нет, все зависит от человека — чтоб жизнь была прекрасной. Ради этого человек себя не щадит. А наступает час, о котором мечтали, дите малое не щадим. Человек и виноват, что забыл человека, через человека переступает, ради желаний своих и выгод. А любовь? Есть любовь, и есть выдумка любви, подделка ее, подделка еще глянет в глаза мне, я услышу ее крик. Я не знал еще тогда, что так будет. Что бы я сделал! На все бы пошел. А я все предоставил судьбе и случаю. На случай и судьбу понадеялся.

Некоторые бьются за свое счастье. Доказывают, уличают во лжи или делают что-то необыкновенное, умоляют и проклинают, бегут наконец…

А я надеялся.

Она часто глядела в небо на далекие следы самолетов… Если бы я мог разлюбить ее, я был бы счастлив, так я думал. Но я любил ее. Любил с болью и отчаяньем, как будто навсегда прощался, и только одна минута мне оставалась на это прощание, и я хотел наглядеться, на всю жизнь наглядеться.

Лето этого года я не забуду; даже если и новое счастье придет, буду помнить тот день, когда уезжал.

Я уезжал в командировку на Волгу, где в одной из геологических партий работали наши аспиранты на испытании нового бурового снаряда.

Таина провожала меня.

Она со мной вошла в купе.

— Как не хочется уезжать, — сказал я.

— Ни о чем не думай. Все будет хорошо.

— Я верю тебе. Ты могла бы приехать ко мне, у тебя скоро каникулы. Хоть на несколько дней.

— Я буду с Костей и Олей у родителей. А потом ты возьмешь отпуск и приедешь к нам. Там нам будет хорошо. Только ты ни о чем не думай. — Она хотела меня успокоить, но и сама не верила, что все будет хорошо: грустными были ее глаза, она подолгу глядела на меня, когда я не видел, но я чувствовал ее взгляд. Что она решала, о чем думала? Я не мешал ей: вдруг родное вспомнит, ведь это так близко, улыбнется, как прежде. Нет, что-то тяготило ее.

Она была в белом платье, от которого лицо ее нежно светлело.

— Я не верю, что увижу тебя, — сказал я.

— Почему?

— Так. Что-то случится без меня, я знаю.

— Что случится?

— Побереги нашу жизнь. Она сто́ит того, чтобы ее поберечь.

— Что ты придумал, — сказала она с жалостью и укором.

Ей пора было выходить из вагона.

Я подошел к окну. Она стояла на перроне. Как красива была она в своем платье, на шее гранатовые зерна бус. Глаза задумчивы и неподвижны… Вдруг она подбежала к окну, когда поезд дернулся.

— Милый мой… — Эти слова вырвались с болью, не было в них желанной ласки.

Я успел пожать ее руку. Вот и все.

…Когда вернусь? Что будет, когда вернусь? Далеким казался мне тот день. Но время шло.

Я шел по перрону, на котором месяц назад оставил Таину. Спешил. Спешил в метро, на улицу… Скорей, скорей!

Дома ее не было: она должна была уехать к родителям в деревню, там, верно, и ждет меня.

Целых три дня спешки, пока не закончил свои дела.

Вот наконец я в поезде. Еду к ней.

Я не посылал телеграмму. Приеду неожиданно: так будет радостней встреча.

Не сиделось на месте. Стоял у окна, выходил на станциях. Электровоз сменили паровозом, и запахло дымом, который расстилался, тонул в лугах.

Радостна и тревожна была моя дорога. Скорей, скорей!

Вот и моя станция. Сажусь на попутную машину. Еще какой-нибудь час — и я увижу Таину.

Хлещут по бортам машины березы, вихрится на следах сорванная листва.

В вечереющих полях с розовым свечением зари кричат перепела. Смоленщина! Я помню тебя по сорок первому, помню твои дороги под сумрачным солнцем. Я пил воду из твоих родников в замшелых срубах, я ел твой суровый хлеб. Помню глаза матерей, с молчаливой скорбью провожавшие нас… И сейчас я глядел на встречных женщин: может, вот эти глаза видели меня тогда в толпе бредущих солдат.

Родители Таины жили в Лужках. Село на берегу реки. Запах сена, дыма, парного молока и хвои из заполовоженного туманом леса. Еще светло небо с бледно-зелеными, прозрачными, блескучими звездами.

Дом родителей Таины на краю улицы, у крутого берега, крыт черепицей, огорожен плетнем.

Костя колол во дворе дрова. Завидел меня.

— Федор!.. Ольга, Федор приехал! — крикнул он и обнял меня.

Из дома вышла Ольга в косынке, в ситцевом платье, светлая, легкая. Она в доме за хозяйку: отец и мать Таины уехали на два дня на совещание в город. Не было и Таины.

Я сразу почувствовал, что ее нет.