Мирмухсин - Умид. Сын литейщика

— Да, но немного надежд на их осуществление, — заметил Умид.

— А не кажется ли вам, что для осуществления ваших планов достаточно и пяти лет? — спросила Хафиза, лукаво прищурясь и в упор взглянув на него.

— Нет, не кажется. Пяти лет хватит только на окончание аспирантуры. Но это еще не значит, что человек сделался ученым… Этих пяти лет, конечно, вполне достаточно, чтобы или разочароваться в себе и подыскивать другое место в жизни, или же еще больше укрепиться в вере и надежде на свою счастливую звезду, которая поможет непонапрасну растрачивать усилия, высветит тебе верный путь и поможет сделать открытия, полезные для людей, а может, и для всего человечества.

— Хорошо, наверно, жить, когда имеешь ясную цель в жизни.

— Важно знать не только то, чего ты ждешь от жизни, но и то, что ты собираешься ей дать.

Хафиза весело засмеялась:

— О-о! Мои желанья беспредельны! Ни один падишах не смог бы, наверно, удовлетворить всех моих желаний. Но у меня, увы, нет никаких надежд на осуществление их.

— Наверно, это потому, что не знаешь конкретно, чего хочешь. А ведь неспроста говорят, что ни один ветер не будет попутным тому, кто не знает, куда он держит путь.

— Умиджан-ака, вы или поэт, или философ, — сказала Хафиза.

Они уже входили в ворота зоопарка с красивой ажурной аркой наверху. И, только заметив контролера, вспомнили, что надо купить билеты. Рассмеявшись, они повернули назад, подошли к кассе.

Женщина-контролер, проверяя билеты, с любопытством посмотрела на них и любезно улыбнулась Хафизе. Кажется, Хафиза ей понравилась, и это было приятно Умиду.

Хафизе были хорошо знакомы все аллейки зоопарка.

Она задерживалась ненадолго у клеток и показывала Умиду своих старых знакомых — тонконогую стройную лань, забившегося в угол клетки дикобраза, флегматичного огромного удава, дремлющего обвившись вокруг дерева, множество юрких небольших змей, чей укус подобен удару кинжала… Вдруг за густым зеленым кустарником, напоминающим настоящие джунгли, послышался грозный рык, за которым тут же последовал могучий рев, подобный раскату грома. Все остальные звери, заслышав его, настороженно замерли, готовые в любую секунду дать стрекача. За высокой оградой застыли, чуть пошевеливая ушами и прижав к спине ветвистые рога, красавцы олени. Они в тревоге поблескивали голубоватыми зеркальцами глаз. А потом, видать, уразумев, что этот устрашающий рев принадлежит тому самому льву, которого люди заключили, слава богу, в клетку, успокаивались и снова начинали разгуливать по загону легко и грациозно, словно демонстрируя себя детворе, сгрудившейся у самой решетки, бросающей им конфеты, кусочки сахара, печенье.

Даже у Хафизы у самой екнуло сердце, когда она услышала львиный рык. Она поспешно вернулась назад и взяла Умида под руку. Теперь ей стало нисколечко не страшно. Они вместе направились к клетке со львом. Царь зверей нервно расхаживал взад-вперед по клетке и даже не замечал людей, что-то ему кричащих, махающих руками.

— Интересно, где тот слоненок, которого тогда привезли? Теперь здесь есть слоны? — проговорила Хафиза, глядя на льва и еще плотнее прижимаясь к Умиду.

Умид понял, что она хочет поскорее уйти от этой клетки. С улыбкой сказал:

— Как не быть. Что же это за зоопарк, если в нем нету слонов! Идем-ка поищем. Думаю, такое крупное животное не так-то трудно отыскать. Мало будет чести нам, если мы слона не отыщем.

Неподалеку от клетки со слоном, в конце аллеи, был огорожен небольшой пятачок деревянной изгородью. Там, словно в кошаре на летнем пастбище, находились несколько гиссарских овец и обыкновенных коз. Животные лежали, разморенные жарой. Это были самые обыкновенные овцы и козы. И поэтому, наверно, около них никто не задерживался. Ребятишки не удостаивали их вниманием и торопливо проходили мимо. Большинство спешило к клеткам со слоном и со львами. Пустынно на этой аллее. Только вот из-за поворота показался высокий мужчина, посадивший себе на плечи шириной в добрую сажень розовощекого крепыша. Чуть поотстав, за ними шла молодая женщина. Она старалась догнать их и рассказывала, кажется, что-то очень смешное. Малыш громко хохотал. Женщина прикрывалась от солнца газетой, хотя, казалось бы, загорать-то ей больше некуда. Они осмотрели загон с овцами и, заметно разочаровавшись, стали неторопливо удаляться по желтой песчаной аллейке туда, где ютились белые олени. «Должно быть, счастливая семья», — подумал Умид, глядя им вслед. Обернувшись к Хафизе, заметил, что она тоже смотрит задумчиво на них. Поглядев друг на друга, они улыбнулись. Они ни слова не произнесли, но поняли, что думали об одном и том же.

Хафиза быстро отвела взгляд и спросила, покраснев слегка:

— Для чего этих бедных овец заперли здесь? Разве есть такие, кто не видел овцы?

— Может, и есть, — сказал Умид. На полном серьезе сказал. Хафиза не обнаружила на его лице и тени улыбки. — Недавно я иду по улице, и вдруг мальчишка лет десяти выскочил из ворот и кричит, указывая матери на проезжавшую мимо арбу с ослом в упряжке, с восторгом таким кричит, будто космический корабль увидел: «Мама! Смотри, лошадь! Лошадь!.. Лошадь!..» И в крике мальчика столько радости, что мне его стало жалко. Не сказал я, что это не лошадь, чтобы не разочаровывать его. Ребенок ни разу в жизни не видел лошади… Этот мальчик, я уверен, умеет отличить друг от друга марки автомашин. Он, наверно, даже знает биографии космонавтов. А вот лошади не видел…

— Неужели настанет время, что мы домашних животных сможем увидеть только в зоопарке?

— Не думаю, что дело дойдет до этого, — Умид жестом показал на загон с овцами. — И все же я благодарен тому, кто додумался заключить этих несчастных животных сюда…

— Почему? — Хафиза удивленно посмотрела на Умида.

— Потому что здесь никого нет и мы наконец одни. — Он взял ее за руку, притянул к себе и, легонько обняв, поцеловал в уголок губ.

Девушка оттолкнулась от него руками и, залившись краской, торопливо пошла прочь от этого безлюдного места, с трудом удерживая себя, чтобы не побежать. Она не слышала зова Умида, который следовал за ней:

— Хафиза! Ну, подожди же, Хафиза!.. Я ведь не хотел тебя обидеть…

Она вовсе и не обиделась. Просто у нее сдавило дыхание и на глаза почему-то набежали слезы. Странно, казалось бы, что тут такого, а не может выговорить ни слова. Поэтому не оборачивалась и не отвечала.

Наконец Умид схватил ее за руку. Она остановилась. Стояла опустив голову и не смела поднять на него глаз, словно бы не он, а она совершила что-то недозволенное.

— Прости меня, — сдавленно проговорил Умид.

— За что прощать-то?.. — Она уткнулась лбом в его грудь.

Он погладил ее волосы, и они целую минуту стояли так, неподвижно и молча.