Янис Ниедре - Деревня Пушканы

— Страшно долго тянут, — сокрушались пушкановцы. — Давно уже все провернуть надо было. Ударят морозы, выпадет снег, что тогда на заледеневшей земле делать будем.

— Может, в Даугавпилс грамотку отписать? Или самим съездить?

— Да кто же его знает, как лучше… — Судили, рядили, но к общему мнению так и не приходили. Надо все же обождать.

И вдруг десятский оповестил об очередном циркуляре волостных начальников, и закрутилась сумасшедшая круговерть.

— Начнут делить землю! В волости проводят раздел земли! Господи Иисусе, пресвятая богородица, что сейчас в Равиене творится! Все заметались, пишут прошения. На прошлой неделе землеустроительный комитет назначили, которому решать вопрос о панских имениях и казенных землях. Желающим земли надо подавать комитету прошения, как уже в циркуляре сказано. На гербовой бумаге. Каждая бумага стоит рубль. В волости говорят, что комитет и мызу Пильницкого поделит.

— Что, мызу Пильницкого? — всполошились пушкановцы. — Нашу мызу! Шабры, тут что-то неладно! Земля Пильницкого принадлежит нам! Но, поди знай, может, землемеры опись раздела большим начальникам еще не передали. Ведь они так строго наказывали никому ничего не говорить.

Нечего делать, надо идти в Пурвиену и заявить в волости о своих правах. Иначе всякие там безголовые из волостного комитета вздумают кромсать то, что пушкановцам принадлежит. На свете всегда хватало недотеп. И потому надо пойти и все прямо выложить.

На другой день из деревни Пушканы в Пурвиену уехали шесть крестьян, добивавшихся для деревни права собственности на мызу Пильницкого. Айзсарга Гайгалниека среди них не было. Антон куда-то исчез.

Они обступили волостного писаря Спарныня. Что, мол, здесь творится? Однако Спарнынь ни в какие разговоры не вступал. Если пушкановцам что-нибудь неясно, так пускай обращаются туда, где земельные дела улаживают — на Большую улицу. В кирпичный дом, к господам из комиссии.

— Видишь, нам ведь только описи из Даугавпилса получить. — Тонслав вспомнил, что писарь еще никогда им в совете не отказывал.

— С земельными делами — в комиссию! — бросил Спарнынь. — У них там свои начальники, свои писаря.

— Стало быть, и писаря свои?

— Чудеса какие! Господин Спарнынь все волостные дела улаживал, разъяснял законы, циркуляры, а по земельным делам — другие писаря, оказывается. Нет, пускай что хотят говорят, а тут что-то не так.

Писарь комиссии, бывший делопроизводитель городской управы Шапкин, был человек деловой.

Значит, они по общему делу своей деревни? Значит, они хотели бы обеспечить себе одну из подлежащих разделу площадей? Где бланки с их запросом? Не у них? Ну в таком случае семерым хозяевам, то есть семерым просящим землю, надо купить семь бланков для заявления. И на каждый наклеить гербовую марку достоинством в пять рублей. Запомните: прошение без марки недействительно!

— Лист для запроса можете купить тут же, у барышни Маран, что вон за тем столом сидит. — Писарь указал на переднюю комнату. — Что угодно господину офицеру? — Он уже обратился к офицеру, только что вошедшему бренча шпорами в присутственное место.

— Из-за нескольких рубликов с голоду не помрем. — Получив листы для прошений, Тонслав предложил соседям перейти улицу и в волостном правлении попросить заместительницу писаря заполнить листы запроса. — Весной, когда переписывали посевы, Саулите приезжала в нашу деревню, и мы славно угостили ее.

— Пускай пишет Саулите…

И они гурьбой повалили к столу заместительницы. А народу там набралось страх сколько! И, видно, всем землю надо. У всех в руках те же бланки для прошений.

Когда пушкановцы с заполненными бумагами вернулись в землеустроительную комиссию, они там застали и волостного начальника Муктупавела, и молодого Озола.

— А-а! Мои шабры! — радостно воскликнул Озол, словно он именно их ждал. — Хотите, чтоб вам на Зеленой болотине землю прирезали?

Пушкановцы переглянулись. Слышишь — Зеленую болотину предлагает… Болото — им! Хотя, по правде говоря, они и от куска болота не отказались бы. Были бы пни на дрова и ранней весной мать-и-мачеха, чтоб коровок попасти. Владельцы мызы Пильницкого и болотом не побрезгуют.

— Надо подумать… — Юрис Спруд вопросительно посмотрел на соседей.

— Ну так думайте, думайте, пока еще не поздно. — Озол взял со стола комиссии длинную, как льнотрепалка, книгу и вышел в дверь рядом.

Дождавшись очереди, пушкановцы подали писарю свои прошения. Все враз. Писарь от удивления широко раскрыл глаза, долго зажигал папиросу; когда та наконец загорелась, отогнал ладонью дым и взял первый лист. Взглянул, поморщился, раскрыл второй, вытащил самый нижний и еще пуще поморщился. Поднялся и понес всю кипу бумаг Муктупавелу.

— Мызу Пильницкого просят.

— Мызу Пильницкого выделят борцам за свободу первой категории. Мызу на прирезки делить не будут. — Волостной начальник повернулся к пушкановцам. — Ради этой мызы вы, шабры, зря государственные бланки тратите. Попросили бы край на Зеленой крепи.

— Ты, начальник, только прими! Чтоб эти наши бумаги здесь, в комитете, были! Чтоб в шнуровые книги записаны были, чтоб были печати и номера. — До Юриса Спруда не дошло еще, что произошло.

— Какая вам от этого польза? Я сказал: мызу Пильницкого на прирезки делить не будут.

— Уж, начальник… уж как-нибудь, начальник, — уговаривали пушкановцы, не сказав до конца всей правды. Из поколения в поколение крестьяне привыкли не доверять господам.

— Мне-то что. — Муктупавел бросил прошения пушкановцев писарю. — Гербовой сбор уплачен, запиши в регистр входящих.

— Ну вот и порядок. — На дворе волостного правления крестьяне повернули лошадей к воротам. Подтянули подпруги, сгребли раскиданную у коновязи сенную труху и, как обычно перед обратной дорогой, закурили.

— С этим как будто покончено… Только бы эти даугавпилсские землемеры не подвели…

— Где это Гайгалниек шатается? — заметил Сперкай. — Антон без бумаги остался.

— Что с него, с ветрогона, возьмешь! — попыхал трубочкой Тонслав. — А землемерам надо было бы депешу послать. Вечером велю Анне написать.

— Да-да, депешу, прошение побыстрее чтоб…

В деревне Пушканы ждали письма. Всей деревней ждали ответа даугавпилсских землемеров. Письмо им написала Анна Упениек вечером того же дня, в который пушкановцы подали в Пурвиене в землеустроительную комиссию гербовые бумаги. Депеша получилась длинная: целый большой лист, в ней пушкановцы не раз напоминали даугавпилсским господам землемерам о своем существовании, а также выразили недовольство тем, что на полях мызы Пильницкого еще по сей день не поставлены межевые столбы новых хозяев и они не знают, что кому полагается. Еще добавили, что до их земли сейчас появились чужие охотники. Так как даугавпилсских землемеров рекомендовал брат депутата Варны, письмо послали в его контору. Депешу доставил на пурвиенскую почту Ивгулис Дабран, которому доверили самую резвую лошадь деревни. Пушкановцам была выдана почтовая квитанция об оплате отправленного письма. Так что были все основания ждать быстрого ответа. Известно: в конторах почтовые бумаги записываются в шнуровые книги и против записи отмечается дальнейшая судьба бумаги.