Янис Ниедре - Деревня Пушканы

— Деревенщина… — И кинула Вилцане небольшой ключик с блестящим металлическим колечком. — Потуши мне на ужин картошки с мясом! Луку — одно-два колечка, лишь для пикантности. Чтоб не пахло. Новенькая поможет тебе картошку почистить.

— Я, что ли? — удивилась Анна.

Но полная ее не услышала, лишь добавила:

— Приготовишь, позови! Буду в учительской или в кабинете естествознания. Пошли, Елена!

— Дождешься ты у меня, чтобы я тебе картошку чистила! — возмутилась Анна. — Служанку нашла.

А Аполлония Вилцане с блестящим ключиком в руке уже зацокала по кухонному глинобитному полу к каморке с продовольствием, сделав предостерегающий знак Анне, чтобы та замолчала.

— У пани Селицкой есть все учебники… Она дает их охотнее других. Польская помещица, а куда добрее наших латышей. Руки у меня не отвалятся оттого, что сделаю для нее что-нибудь. Ты еще не понимаешь, как это — без книг учиться.

— Без книг? Если каждый сам не может приобрести книгу, то надо скинуться и купить сообща.

— На что? И где? В лавке продают лишь книжки для первоклашек. Всякие там историю, географию возят из Даугавпилса, английские книжки — только из Риги. Учителя возят. Поди упроси Розгу, инспектора или мисс Креслыню, чтоб они и о тебе не забыли! Ну пошли! Картофельную шелуху в ящик кидай, что у двери, директорской прислуге так легче забирать ее. У господина директора в хлеву три дойные коровы и целая орава свиней. Супруга его каждую неделю масло и шпик ездит в Даугавпилс продавать. Большим хозяйством заправляет. Иной раз мы ей помогаем, можем так миску супа заработать.

Анна была возмущена наглостью спесивой польки, но помочь Вилцане все же пошла. Иначе как же ей постичь все тонкости здешней жизни, уберечься от неприятных неожиданностей.

Картошка у пани была крупная и чистая, будто ее только что вымыли. Пока Анна срезала шелуху, Вилцане слоями накладывала в алюминиевый котелок тонкие картофельные кружочки и мелко нарезанные кусочки мяса, посыпала солью, перцем; положила немного луку и все это залила полкружкой воды. Кухонные двери теперь не переставали хлопать. Одна за другой входили интернатские девушки. Уже не такие сдержанные, как еще недавно в спальне, когда Анна пришла туда, обвешенная узлами. Здоровались, подавали руку, но в длинные разговоры не вступали. По всем углам загремели чайники, сковородки, миски и кружки.

— Ты любишь петь? — садясь за стол, спросила Анну рослая круглолицая девица с небольшим русским акцентом. — Голос есть? Ну так знай: в помещении школы петь запрещается! Можешь напевать в дровяном сарае или на чердаке. И то, когда не слышат Розга или старуха Вонзович.

— Спарок, опять ты заливаешь, — отозвались несколько девушек враз. — Тоже скажешь, в школе не поют.

— Поют-то поют. Но захочешь душу песней отвести, убирайся подальше. И ты, Геркан, — кивнула она девице с невзрачным, словно линялым лицом и бесцветными бровями, — захочешь затянуть свою «Там, в маленькой стройной церквушке», заберешься в уголочек поукромней сарая. Слушала я тебя уже.

— Да ну тебя, болтунья! — рассердилась Геркан. Схватила надкусанный ломоть хлеба с творогом, миску и ушла к плите.

Отворилась дверь, и опять появилась гордячка Селицкая.

— Готово?

— Готово, готово! — загремела Вилцане кольцами на плите. — Уже хотела пойти сказать…

— Хотела… — Она приподняла крышку котелка, но только клубы пара обдали ладонь, как крышка, звякнув, упала обратно на котелок.

— Отнеси ко мне в комнату!

— Она ест в спальне? — спросила Анна соседку по столу.

— Нет, у себя в комнате, — пояснила Спарок. — Наши аристократы живут отдельно. На втором этаже.

Когда Вилцане и Селицкая ушли, на пороге появилась женщина небольшого роста, лет тридцати с лишним, в повязанной вокруг головы черной косынке и широком, закрывающем грудь фартуке. Она казалась болезненно хилой. Маленькое, как мордочка ласки, лицо, прямой острый нос, какой дети прилепляют из теста, искажая лица, чтобы участвовать в рождественских шествиях ряженых, темные беспокойные глаза.

— Вонзович… — предупредила Анну Спарок. — Живее поворачивайся! Сейчас очередь ребят. Замешкаешься, пожалуется Розге.

В коридоре у кухонных дверей сгрудились шесть парнишек. Робкие подростки и уже зрелые юноши, хвастливые и шумные. Когда девушки стали выходить, старшие пустили в ход языки и для пущего впечатления принялись толкать меньших на девушек. Меньшие делали вид, что бессильны против более взрослых, спотыкаясь, хватались за девушек. Белокурый мальчуган в рыжеватом домотканом пиджачке и постолах налетел на Спарок.

— Тоже безобразничать вздумал… — ласково, как старшая сестра, побранила Спарок белокурого мальчугана. — Андрис Пилан это, — шепнула она Анне. — Сын вдовы из Скрудалиене. Мать батрачит у хозяина. Выклянчила у ксендза и волостного старшины свидетельство о бедности. Уж очень она бедная. У мальчишки ни копейки на тетради, единственная рубаха и ботинки вот-вот разлезутся. Только уроки кончатся — ботинки долой. В постолах ходит, на голые икры портянки наматывает. Кое-кто из нас взялся опекать его. Даем ему бумагу, карандаши, перья. А такую голову, как у Андриса, поискать надо! Послушает раз или прочитает что-нибудь и сразу, как «Отче наш», отбарабанит.

После ужина все отправились в класс на общие занятия. За учительским столом устроилась заведующая интернатом, девушки и парни расселись по партам врозь. А чтобы новенькая, как объяснила Тилтиня, не зевала и не мешала остальным, она дала Анне книжку в тонкой зеленой обложке: Стипрайс «Основные понятия о государстве и праве». Остальные учебники заняты, а поскольку Анна одну неделю уже пропустила, то ничего не случится, если она пропустит еще один день. Прочитанное о государстве и праве пускай как следует затвердит, потом спросит ее сама Тилтиня.

В десять занятия кончились.

— На молитву! — распорядилась заведующая интернатом.

Все встали; по знаку Розги Мария Гаркан начала читать:

— Отче наш, иже еси на небеси, да святится имя твое…

От удивления Анна так и осталась сидеть с открытым ртом. Вот это да! Молитва, самая обыкновенная вечерняя молитва! Как в пушкановских домах! Куда же она попала?

Утром новенькая бегала вместе с остальными девушками в умывальную, в дровяной сарай, хлопотала в страшно выстывшей за ночь кухне и не переставала сетовать из-за зря убитого времени. Из-за того, что никак не попадет на второй этаж — в класс. После того как Вилцане рассказала ей про геологию, зоологию, химию и языки, Анне не терпелось скорей узнать, чему в каком помещении обучают. Тут были ведь не только классы, но и кабинеты, и студии. Совсем по-другому, чем в пушкановской школе. Даже у озолской барышни в ее екабпилсской школе навряд ли есть кабинеты и рисовальная студия.