Янис Ниедре - Деревня Пушканы

Анна была в недоумении. Почему именно этому, у него такой тихий голос. Это было первое впечатление, пока парень читал о церкви, где пастор бичует словами крестьян за то, что они пошли заодно с социалистами. Но только пастор обратился к барону и к схваченным драгунами революционерам, как чтец преобразился. Степинь обладал завидной способностью передавать манеру говорить разных персонажей, произношением слова раскрывать человека. Прежде всего — борца. Такого, как упитовский Лиепинь, смело идущего на смерть за дело трудового народа и глубоко уверенного: свобода будет завоевана. Возглас Лиепиня перед расстрелом «Да здравствует революция и социализм!» парень произнес с такой силой, что Анна вздрогнула. Она ничего подобного еще никогда не слышала. Словно во всем описанном в книге участвовала и она сама, видела все собственными глазами. Она сейчас вдохнула холодный зимний воздух, перемешанный с пороховым дымом. Научиться бы так читать!

Из-за впечатления от пережитого она какое-то время не была способна следить за работой кружка. За тем, что рассказывала девочка из второго класса и говорил товарищ Антон. Должно быть, что-то очень важное, уж очень внимательно слушали присутствующие. Но слова Антона Анна пропустила мимо ушей.

— Ну, не жалеешь? — спросил Плакхин, когда они шли вдвоем вдоль реки к тропе, ведшей к гротенскому замку. — Как здорово он все объяснил. Про того же Ллойд Джорджа. Как тонко, а?

— Мне больше всего понравился «Северный ветер», — задумчиво ответила Анна.

— Тонкая вещь. За сердце хватает. Значит, будешь ходить к нам?

— Буду! — радостно отозвалась она. — Если я вам, конечно, подхожу.

— Тоже мне… Подхожу? Точно паненка какая-нибудь. Не подходила бы, не позвали бы. С этим товарищ Антон не шутит.

С этого началось участие Анны Упениек в гротенском молодежном нелегальном кружке. Для нее кружок был не только общественным воспитателем, но и источником силы, помогавшим переносить нападки инспектора и Тилтини, издевки аристократов. Теперь Анна была связана с борцами и, что касается Анны, какая-то Елена Вонзович со своей блажью могла хоть лопнуть. Хотя кружок собирался раз в две недели, у него, поскольку он состоял из учащейся молодежи (оба парня в синих блузах из железнодорожного депо и Пранусе из книжной лавки тоже самостоятельно готовились к выпускным экзаменам в гимназии), было меньше возможностей и заданий, чем у ячейки рабочей революционной молодежи. На собраниях читали книги, разбирали политические статьи и кое-что делали для их популяризации. Иной раз — такое Анне выпало лишь накануне ярмарки — гимназисты помогали доставлять в определенное место приезжим из деревни «гостинцы от тетушки Мадали». Иной корзинку, иной узелок, а иной — календарь. В кружке вместе читали нелегальные газеты и листовки, потом пересказывали это верным людям из школьников и служащих гимназии.

— Пересказывайте собственными словами, не называя источников! — наставлял руководитель кружка.

Анна таких совершенно верных людей не знала. Кроме Спарок, а с ней дружил Гирш Плакхин. Вилцане казалась слишком трусливой, Геркан старалась угождать Тилтине. А с Пиланом лучше не связываться. Может быть, попробовать с белорусами! Но поди подступись к ним! Ощетинились, как ежи. Анна в «устной массовой разъяснительной работе» оставалась не у дел. Но ни товарищ Антон, ни Гирш за это ее не попрекали. Всякое бывает. К тому же их кружок, прежде всего, самообразовательный. Такие молоденькие, как она, должны сперва обрести знания. Такого оправдания Анна не понимала. Это задевало ее самолюбие. Другие могут, а ты не можешь? И она стала ломать голову над тем, как совершить нечто в самом деле значительное, революционное. Потревожить черных школьных шершней. Подвернулся бы подходящий случай…

— В городке безработные выйдут на демонстрацию, — шепнул во вторник Плакхин. — Работающие поддержат безработных забастовкой. Напечатаны воззвания. Я принес нашим, чтобы прочитали. На тебе, только поосторожней! — И он сунул Анне в руки обернутую коричневой бумагой книгу «Основные понятия о государстве и праве». Когда она, выбежав во двор, в тайнике за поленницами дров открыла ее, то нашла между страницами три воззвания под заголовком «Работы, хлеба, свободы!»

— Так вот оно что… — она поняла, что настал ее черед. Взяла один из листков, сложила и спрятала за вырез блузки.

Прикрепить листовку к входным дверям, как она задумала, не удалось. На дворе вертелись директор и Тилтиня, они помогали новой учительнице доставить со станции вещи. Вонзович занималась уборкой коридора и никак не могла закончить. Затем начали подходить незнакомые господа. И она решила подкинуть листовку в кабинет естествознания. Он теперь пустовал, но завтра на первом же уроке…

Воззвание обнаружила Вонзович. Листок попал к инспектору, и вечером начался повальный обыск. У Геркан под тюфяком нашли книгу Войнич «Овод» на русском языке. Девушка призналась, что книгу дал ей Плакхин. И когда утром Гирша у входа обыскали, то из его портфеля извлекли запрещенный в школе сатирический календарь «Голоса культуры».

— Все ясно… — Инспектор отнес крамольную книгу в директорский кабинет.

Слова Биркхана стали известны в классах. Вскоре разразился скандал.

Скандал начался на второй перемене. Еще после первого урока стало заметно, что аристократы что-то затевают. Выйдя в коридор, они, как обычно, построились гуськом — один за другим, с интервалом в два шага, но, маршируя, они на этот раз не соблюдали, как всегда, строгий военный порядок. То и дело кто-нибудь нарушал строй, забегал вперед, чтобы пошептаться с вожаком, молодым Буйвидом, и с аристократками девушками, а Вонзович металась во все стороны, как белка в орешнике. На второй перемене вся знать в коридоре сбилась в кучу; о чем-то пошушукались, построились и замаршировали, заорав во все горло на известный мотив националистическую песенку собственного сочинения:

Пели бравурно, чеканя шаг, не обращая никакого внимания на то, что просто орали. Подумаешь — сейчас не до мелодии, не до стройности голосов! Они делают патриотическое дело, объявляют войну голодранцам, которые шатаются повсюду, пугая людей и проповедуя коммунизм. Аристократы выступают против тех, кто разбрасывает в школе листовки, читает подлые книжки. Но их националистический галдеж остальных в восторг не привел. За горлопанами никто не побежал, не рукоплескал им, как они ожидали. Даже патриотически настроенные учителя не нашли нужным выйти из учительской. И от повторения самодеятельной песни аристократы отказались.

Они гурьбой высыпали на лестничную площадку, сгрудились вокруг вожака, соображая, как выбраться из создавшегося положения. Не махнуть же на все рукой. Зубоскалы да лапотники этого только и ждут.