Янис Ниедре - Деревня Пушканы

Организатор гротенских революционеров мысленно представлял себе коммунистов, комсомольцев и знакомых ему социал-демократов городка и волости, словно всматривался в их лица. Иное видел напряженным, полным воли и упорства, иное казалось изборожденным ненавистью, а иное — каким-то неопределенным.

«Для руководства комсомольцами нужен настоящий конспиратор, профессиональный революционер. Салениек теперь уже не может руководить даже кружком сочувствующих. — Будто объяснял Дзенис невидимому собеседнику. — Салениек деконспирирован, он на какое-то время должен отойти от дел… В связи с разгромом профсоюза волна арестов ширится, не исключены случайные провалы. Поэтому надо изменить формы работы, установить в ячейках параллельные связи. И надо работать с такими, как Дагис…»

Отодвинув резким движением фигурку, Дзенис снова сложил «Боевого товарища» и сунул обратно в тайник, тщательно собрал фигурку, затем снял с полки другого святого, намного меньше, но почти такого же несуразного, как первый. Разобрал и его, достал из груды книг в углу на ящике небольшой том, положил рядом с разобранным изваянием и основательно вытер руки. Затем вынул из ящика стола жестяную банку из-под табака. Табака в ней оказалось мало, зато — много узких полосок папиросной бумаги. Заточив карандаш, он положил одну бумажку на полированную дощечку, раскрыл в книге сильно зачитанную страницу и принялся за совсем необычную работу: отсчитывал на страницах сверху вниз ряды букв и строки текста и мелко, но разборчиво записывал на бумажной полоске двух- и трехзначные числа.

Цифры писал долго. Когда полоска была исписана, уже настало утро. За стеной зашуршали проснувшиеся хозяева, на соседнем дворе заскрипел колодезный журавль, а по улице, в сторону лесопилки, тяжело протопал ранний прохожий. Дописав на самом нижнем краю бумажки короткий ряд цифр, гротенский коммунистический организатор аккуратно сложил ее, завернул в промасленный листок, в какие сейчас на табачных фабриках стали заворачивать папиросы высшего сорта, и запихнул комок в выемку для головы разобранного святого. Вскоре и этот ничем внешне не отличался от других. Теперь можно было отодвинуть задвижки, снять с окна одеяло и прибрать комнату.

Поесть было уже некогда. Ополоснув холодной водой воспаленные от бессонницы и тусклого света лампы глаза, Дзенис взял буханку хлеба, посуду с едой, несколько луковиц, сверток с бельем и все это бросил в торбу, к рабочему инструменту и обоим фигуркам.

Утро выдалось звонкое и теплое. Западный ветер принес оттепель, на улицах пахло рекой и долго пролежавшими в воде бревнами. Прохожие после задержавшихся морозов ступали живее обычного. Дзенис тоже шагал быстро, но у каждого поворота или переулка незаметно оглядывался. Нет, сегодня за ним, казалось, никто не шел. Непривычно. Но как раз эта так называемая «чистота» настораживала. Каждый опытный конспиратор знает: если филер, преследовавший тебя по пятам, отстал, значит, грозит арест. Слежка закончена, предстоит полицейская акция. Так поступала царская охранка, так делают шпики «свободной Латвии».

«Видно, откладывать передачу почты на вечер нельзя. Надо и самому скрыться, пока не поздно», — решил Дзенис. Дойдя до Большой улицы, он шмыгнул в тень дома булочной и четыре раза тихо постучал в окно.

За тусклым окном скользнула длинная тень, скрипнула дверь, затем другая.

— Почему так рано? — шепнул во мраке коридора прямо в лицо Дзенису мужской голос, в нос ударило жаркое, кисловатое дыхание. — У меня второй еще тут… — сказал невидимый в темноте человек, нашаривая протянутую ему Дзенисом фигурку святого.

— Срочно передай дальше! Саше. Пускай становится в строй! На какое-то время я исчезну. Вчера вечером разгромили профсоюз.

От булочной Дзенис направился к каменному домику, что рядом с церковью, встретился там с какой-то женщиной и оставил ей другое изображение святого, которое поменьше. По дороге туда он тоже никакой слежки не обнаружил.

В верхнем зале «Ливонии» уже орудовали недавно нанятые паркетчики. Завидев Дзениса, они пристально уставились на него. Евлампиевы тоже.

— Чего так поздно? — спросил младший Евлампиев, снимая рашпилем с рубанка зазубрины. — Хозяйка сына прислала. Спрашивал, куда краснодеревщик девался.

— Ну и? — Дзенис принял эту весть с чувством облегчения. Стало быть, он поступил правильно.

— И больше ничего. Мы сказали: у тебя, должно быть, похмелье. А тот, чтоб дали знать, как появишься. Но ты сегодня, видать, не работник?

— Мне к сводной сестре съездить надо. У нее старик умер, я должен гроб сколотить, — на ходу сочинил Дзенис. И потом уже потише добавил: — Может, спрячешь на время мой инструмент? И проверь, друг, чисто ли перед дверью со стороны двора.

Слух о гражданском бракосочетании двух учителей всполошил высший круг гротенского общества. Подумать только! Учителя, которых, на словах по крайней мере, в этом кругу считали своими, вздумали пренебречь давними устоями и традициями. Испокон века ни один добропорядочный человек еще никогда не создавал законной семьи без церковного благословения, без кадильницы с фимиамом, свечей, звуков органа и заключительного «аминь». Церковь и священник — столпы, без которых общество и школа не мыслят себе ни любви, ни романтических грез молодых людей. Торжественность церковного бракосочетания воспевается стихотворцами, поповские наставления сравниваются с голосами местных и заморских птиц, с блеском солнца, сиянием луны и звезд, журчанием ручьев и вешними дождями. И подростки, и перезревшие маменькины дочки, и даже повидавшие кое-что на своем веку матроны переписывают эти вирши в альбомы с крестом, голубкой или миртовой веткой на обложке. И, сморкаясь, читают их, заставляя порою прослезиться и других.

Так заведено испокон века. А эти два интеллигента вздумали доказать, что совместную жизнь можно начать путем записи в городской канцелярии, у чиновника двенадцатого класса. Какой срам, какая низость!

Такую низость оставить безнаказанной буржуа не могут. Если хочешь заботиться о христианском воспитании молодежи, то нельзя примиряться с малейшим свободомыслием. Латгале здесь или нет? Блюдутся ли здесь еще церковные устои или нет? Нравственность, религиозное восприятие мира, без которых государство обречено на гибель, настоятельно требуют, чтобы обуздали наглецов и заодно проучили тех, кто так или иначе пособничает негодникам. Ревнители государственных и церковных устоев не имели ничего против чиновников, которым опубликованным в «Государственных ведомостях» распоряжением вменялось в обязанность выдавать свидетельства о гражданском браке. Гротенские буржуа искали более опасных пособников осквернителей общественной морали, готовых добровольно помогать нечестивцам.