Янис Ниедре - Деревня Пушканы

— Признаюсь, нет.

— Не понимаете? — У Ольшевского на лбу легли мелкие морщинки. — Советую вам подумать, вправе ли лютеранин в Латгале игнорировать церковь богоматери. И смеет ли он пренебрегать одним из таинств католической церкви, например, святым браком.

Ксендз сказал это тихим, усталым голосом, словно рассуждал о чем-то ему далеком, совершенно безразличном. Но Айна Лиепа в этом спокойствии и усталости не могла не заметить некую, едва уловимую, язвительную нотку. Взглянув на инспектора и на остальных учителей, она увидела, что те тоже внимательно следят за их внешне мирной беседой. Это обеспокоило ее.

Впервые за время своей самостоятельной работы Айна Лиепа почувствовала себя неуверенно. Что делать, как повести себя?

В этот день без предупреждения к ней на урок немецкого языка в первом классе пришел директор. Минут через пятнадцать после звонка, когда она уже закончила опрос и принялась объяснять новый материал. Отворив дверь, Приеде остановился в проходе, разглядывая тринадцать вскочивших учеников и учительницу, которая, удивленная даже больше учеников, не зная куда девать вдруг ослабевшие руки, уперлась в стол. Директор прошел между рядами скамеек, посмотрел в замерзшее окно и после мучительной паузы велел учительнице продолжать.

Приеде на уроке Айны присутствовал впервые, и она поначалу, конечно, растерялась. И решила почему-то, что приготовленное дома объяснение не годится, и начала объяснять по-другому.

— Плюсквамперфект в немецком языке — форма давно прошедшего времени, — она продиктовала и замолчала. Начала заново, стараясь больше придерживаться учебника немецкой грамматики, но затем ей показалось, что так тоже нехорошо.

Раньше всех это почувствовали ученики. Аристократы ухмыльнулись. Анна Упениек, оба белоруса и Вилцане вытаращили на нее глаза и словно пытались предупредить: «Не так, не так!» Айна прибегла к приему, подсказанному интуицией. А почему бы не попытаться сравнить грамматические формы немецкого языка с формами латышского и русского? Но, когда Айна сослалась на русский язык, Приеде поморщился и стал проверять записи учеников.

— По линейкам писать надо! — постучал он мизинцем по третьей парте, за которой в изношенном, порыжевшем костюмчике, съежившись, сидел Андрис Пилан.

Мальчик встал, испуганно уставился на директора, не зная, что сказать.

— По линейкам! — повторил Приеде. — Что за привычка — к каждой линейке причерчивать еще другую! Раз в тетради напечатаны синие линейки, так ученики должны только по ним и писать.

Пилан побледнел как полотно и не мог произнести ни слова.

— Господин директор, — кинулась Айна к мальчику на выручку, — это Пилан. Андрей Пилан. У него, господин директор… — начала она, но не договорила. Подумала, что по правилам педагогики вряд ли возможно в присутствии детей говорить о бедности родителей.

— Знаю, знаю! Можете не напоминать.

Замечание учительнице. Казалось, ей обжег лицо вырвавшийся откуда-то жар. И Айна опять потеряла нить разговора. Лишь после повторного указания директора: «Продолжайте, продолжайте!» — она взяла себя в руки. Теперь учительница уже ничего не объясняла. Читала из немецкой книжки слово за словом, даже не думая о том, насколько это понятно ученикам.

— Странный метод преподавания, чтобы не сказать большего, — анализировал после звонка директор все им увиденное и услышанное, предварительно выдворив из класса учеников. — В каких педагогических пособиях вы почерпнули аналоги из русского языка… Язык культурного западноевропейского народа сравниваете с наречием азиатской страны? Я, барышня, в самом деле не знаю, что сказать вам. Я считал вас наивной в политике, однако ваши коллеги судят о вас иначе: оказывается, они очень даже правы. Вот что, барышня! — У самых дверей директор еще обернулся. — Я человек либеральный, отношусь с уважением к разным взглядам, но не считаться с мнением общества я не вправе. У вас нет законченного специального образования, барышня. Вы не забывайте этого. И если вы еще хоть раз заупрямитесь, то я вынужден буду подумать о вашем служебном соответствии.

Хорошо птице: почуяв опасность, она поднимается на крыльях и улетает. И мыши хорошо: завидев врага, она прячется в норке. А человек — у него ни облаков, ни норы. Человеку необходимы хлеб насущный, кров, устроенный быт, которые доступны ему только в его и ни в какой другой среде. Хоть и говорят: свет велик и места под солнцем достаточно для всех, ты гнись, трепещи в ожидании, что тебе принесут ближайшие дни и часы. Потому что ты — гонимая неизвестными ветрами пушинка.

В самом деле, как Айне Лиепе защитить себя? Все нападают на нее. Директор. Одно-единственное его слово — и она опять окажется безработной. Если ее выгонят из школы, ее уже нигде на педагогическую работу не возьмут. Останется только пойти в прислуги или батрачки к богатому хозяину. Но Айна хорошо знает, что значит для миловидной женщины жить где-нибудь прислугой. Да и не только для миловидной.

В таких мучительных размышлениях прошли перемена, урок, затем большая перемена, еще один урок. Айна охотно побежала бы к Пурене, сказала бы, какая над ее маленькой головой нависла туча, попросила бы освободить ее от данного обещания. Мария уж поняла бы ее, поняла бы, как важно Айне остаться в школе. Но сейчас уйти из школы нельзя. На вечер назначена первая театральная репетиция, и не кто иной, как этот вредный инспектор, приказал ей «быть на месте». На всякий случай.

Трудно было торчать в учительской, где без умолку трещали надменные Лиепиня и Креслыня. Кололи изысканно вежливые обращения: «Дорогая коллега, будьте так любезны…», «Коллега Лиепа, одну минутку…» Жалили взгляды. Айна вышла в коридор и принялась бесцельно расхаживать из одного его конца в другой, держась как можно ближе к стене. Тревожно и гулко отдавался ее каждый шаг по каменному полу.

После пятого или шестого урока она встретила Юлию Несауле. С полными руками посуды и кульков.

— Коллега Лиепа, вы еще тут? Не знала, что вы такая любительница погулять! Что-нибудь случилось? Ну да, понимаю, понимаю. Чего мы стоим тут. Зайдемте, пожалуйста, ко мне! В мою жалкую хижину, если пользоваться японскими формами вежливости.

Айна не отказалась. Сейчас ей дорого было любое, малейшее участие. И поэтому сомнения, удерживавшие ее раньше от общения с родственницей высокопоставленного рижского сановника, сейчас казались совершенно напрасными. Ну и пусть Несауле приехала сюда с каким-то особым поручением, как говорили в городе. С ней та вела себя по-человечески, а теперь это для Айны было важнее всего.

Квартира Юлии Несауле — в бывших апартаментах гротенской графини. Несауле занимает большую угловую комнату в восточном крыле, с вестибюлем, используемым и как прихожая, и как кладовая. Здесь все, каждый предмет, каждая вещичка, говорит об изысканном вкусе хозяйки. Вместо кровати — широкая, низкая, обитая зеленым гобеленом тахта, так же обиты стулья в национальном стиле, такие же оригинальные, как в театральных декорациях художника Куги, — косая доска служит спинкой, а две короткие по бокам — ножками, другая доска образует сиденье. Выдержанные в прямых, спокойных линиях светлый письменный стол со стулом и двухдверный шкаф. На окнах иззелена-золотистые занавески, вдоль стен, увешанных портретами и репродукциями картин, книжные полки. Много книг. Книги стоят на всех четырех широких полках, ими завалены тумбочка, столик у окна, письменный стол и придвинутый к тахте стул.