Янис Ниедре - Деревня Пушканы

После общего воспитательного часа живущие в интернате школьники могли попасть в город с разрешения Тилтини только в двух случаях: если приедут родители или если школьников поведет кто-нибудь из учителей. Родственники приезжали редко, самое большее раз в месяц, учителя были главным образом заняты собою, потому посещение города полностью зависело от заведующей интернатом. А она приноравливала желания школьников к собственным планам. Вам хочется посмотреть, что творится там внизу? Пожалуйста — в воскресенье, по дороге на мессу! До церковной горки и обратно насмотритесь, сколько душе угодно. Совместите приятное с полезным. Никто не смеет пренебрегать уходом за своей душой.

Надо правду сказать, помимо добродушного Штрауха, господин Шустер, Креслыня и Лиепиня соглашались сопровождать обитателей интерната в город лишь в определенных случаях. По воскресеньям после обеда, когда в доме пожарных располагался бродячий киномеханик: литовец Гриеван устанавливал ручной киноаппарат и хриплым голосом, перекрывая тарахтенье машины, объяснял на ломаном латышском языке происходящее на экране — натянутой на стене простыне в заплатах, со следами сгибов.

— Вот геройский латышский воин Лачплесис. Сейчас он пойдет сражаться с черным рыцарем. Черный рыцарь украл красивую девку Лаймдоту. И Лачплесис ее находит, — по-своему излагает Гриеван смысл кадров.

Иной раз, как, например, в фильме «Дон Кихот», его объяснения получаются уж очень забавными. Предупредив, что Дон Кихот пойдет драться с «большой мельницей», что «он думает, что мельница — это большой человек и хочет его заколоть», — демонстратор высказывает совсем нелепое, ничуть не отвечающее развитию сюжета суждение: «Когда Дон Кихот подходит к мельнице, та начинает махать крыльями. И Дон Кихоту отрывает голову. И вот он лежит мертвый, без головы». Среди посетителей представлений Гриевана неимущих обитателей интерната гимназии мало: билет стоит два рубля, потратить их на себя запросто могли себе позволить лишь богатенькие, вроде отпрысков Буйвида, Зустрыни, Райбуца.

Из-за новых порядков Анна Упениек участвовать в тайном молодежном кружке больше не могла. Пока еще не репетировали мистерию, ей удалось разочек улизнуть из школы, но теперь об этом и думать нечего. Даже если обмануть Вонзович, то все равно невозможно из-за подготовки к спектаклю. В любой момент могли позвать или на выход падших душ, или же на репетицию сцены грехопадения Персефоны. И кроме того, ставя «Даугаву», Приеде всякий раз требовал, чтобы на репетиции присутствовали все ученики. В целях патриотического воспитания. Для поднятия национального духа мальчикам и девочкам весьма полезно повторять хором:

Хористам объясняли:

— Запомним на всю жизнь, дорогие юноши и девушки: Иваны — русские, а Михели — немцы. Когда-то они были нашими господами, а теперь у нас есть свои господа. И ничуть не хуже. Латыши — народ великих героев. Свое национальное государство они отвоевали, разбив полчища немецких баронов и русских держиморд. Прежде всего — русских, этих грубых людей, ничего не давших культуре человечества, кроме лаптей и самовара. Не то что англичане, французы, американцы и древние народы. Немцы, правда, покультурнее, но они мучили наших предков.

— В мировую войну русские не сумели защитить нашу страну. — Директор в своем пафосе порою становился смешным. — И тогда патриоты создали латышские стрелковые батальоны, первые части нашего национального войска. Преданные святому идеалу, народные герои жертвовали жизнью ради Латвии — и победили. Победили восток, победили запад, победили также внутренних врагов.

Не обходилось без экскурса в историю боевых стрелков. Все должны были слушать про почти легендарного воина Клейнберга, шедшего с улыбкой на смерть за модного тогда «отца стрелков» Голдманиса и «легендарного полковника Бриедиса». Про Бриедиса господин директор мог говорить без конца. Был бы у нас сегодня Бриедис, мы разговаривали бы иначе с эстонцами, которые за ничтожную помощь в освободительной войне отняли у нас Валку и остров Роню. И Польша не зарилась бы на шесть волостей Илукстского уезда лишь потому, что там живут поляки. Вообще, был бы жив Бриедис, Латвии не остались бы лишь шестьдесят пять тысяч квадратных километров.

Полковник Бриедис… Вот это был герой!

В этих случаях Анна вспоминала ненароком подслушанный в начале учебного года разговор двух аристократических учеников: «Старый хрыч (то есть директор Приеде) — насквозь прогнивший либерал, но, что касается врага большевиков Бриедиса, Биркхану за ним не угнаться. Ну а вопрос Бриедиса — это и вопрос антибольшевизма в Латвии, так что Старого хрыча следует уважать».

Связь с гротенским нелегальным молодежным кружком Упениек поддерживала только через Гирша Плакхина. Они встречались перед уроками на несколько минут, когда в коридоре и классах царила утренняя суета, обменивались друг с другом самым главным. Гирш передавал, что говорил руководитель, что в кружке читали и обсуждали.

Плакхин также пытался разъяснить Анне сущность наиболее острых споров в кружке — почему правильно так, а не этак. За несколько коротких минут ничего не выяснишь. Разговаривали шепотом, недомолвками, а если замечали, что идет учитель или вышагивает, задрав голову, аристократ, переводили разговор на школьные дела. И в тех случаях, когда на них направляла свой острый нос Вонзович. Не будешь достаточно осторожной, пойдут расспросы. Скажи, что у латышской девушки может быть общего с еврейским парнем? Говоришь, у сына доктора Плакхина есть все учебники? Ну и прекрасно! Пускай Гирш их дает тебе! Читай, учись самостоятельно!

Так было по утрам. Чтобы появиться вдвоем с Плакхиным на перемене, не могло быть и речи. Гирш опасался новых выпадов аристократов. Им наглости не занимать. И так очень многое из того, что угнетало Аннины ум и сердце, оставалось без ответа. Только однажды Плакхин вручил ей исписанный — местами почти неразборчиво — фиолетовыми чернилами листок, который она прочитала в сарайчике, где складывала дрова. В листке была описана голодная жизнь рабочего столярной мастерской, издевательства хозяина. Листовка призывала к забастовке, звала к протесту против гнусных планов иностранных империалистов и национальной буржуазии — нападения на Советский Союз. Существование рабоче-крестьянского государства обеспечивает безопасность и латвийским рабочим. Пока рядом пролетарское государство, капиталисты вынуждены побаиваться трудящихся и учитывать их требования.

Принесенная Плакхиным листовка говорила о большой, напряженной жизни за стенами гротенской гимназии. Это заметно смягчало подавленность, донимавшую изо дня в день девушку в замке польского магната. Это вселяло силы, помогало спокойнее переносить и мракобесов учителей, и сынков богачей. Здесь пока, мол, так, но что творится там? Что говорят рабочие и как будет потом, когда трудящиеся Советской страны наберутся сил?