Владимир Степаненко - Дежурный по звездам

— Николай, Колюнька! — Михаил Потапович растроганно хлопал сержанта по спине, шумно затягивал носом воздух. — Колюнька, Николай, Колюнька!

— Вот и увиделись! — радовался Николай. — Как моя «десятка»?

— Ждет хозяина. — Механик смотрел на Николая повлажневшими глазами. — Хотели забрать в управление… А я не разрешил — сказал, что мотор барахлит. — Топтыгин лукаво подмигнул: — Механик не захочет, черта два кто подымет самолет. Десять инженеров не помогут.

— А сейчас как? — встревожился Луговой.

— Порядок. Обороты в наших руках. И сбросить можно и добавить.

— «Миги» нравятся? — осторожно спросил Луговой.

— Машина хоть куда. Такой еще не было. Я весь самолет облазил, в кабине посидел. Классный истребитель. И вооружение хорошее. — Механик тяжело вздохнул: — Командир полка лютует. Приказал день и ночь, без отдыха, собирать истребители. А летчиков больше половины нет… Улетели перегонять «Чайки», на «мигах» еще не вылетали.

— А я на чем буду летать?

— Пока на «десятке», а потом все образуется.

Летчики заметили около «Чайки», сержанта Лугового. Подбежали к нему, возбужденные и радостные. Окружили, тискали. Наперебой задавали вопросы и, не дожидаясь ответа, сыпали новые. Хотя они не успели еще подружиться с новым летчиком — доверчиво тянулись сейчас к нему. Своим появлением на аэродроме, в полку, сержант Луговой снимал с себя все нелепые обвинения, и это расценили как победу!

Он обнимал всех по очереди. Все сейчас казались ему близкими и родными. Иногда почти жалобно просил:

— Черти полосатые, рассказывайте, как жили-то без меня?

— Хорошо, — за всех ответил командир звена и, стараясь опередить других, выпалил: — Слышал новость? Обещали нам кубики подбросить. Будем командирами.

— Летаете?

— Иногда, — уклончиво ответил кто-то.

Луговой понял, что летчики не хотят говорить ему о «мигах», и спросил резко, в упор:

— На «мигах» вылетали? Как истребитель?

— Аппарат! Самому попробовать надо, — чуть не захлебываясь от восторга, сказал один летчик и от удовольствия прищелкнул языком.

— Дал газ — и полез!

— Все обойдется, — почувствовав настроение товарища, летчики постарались его успокоить. Кто-то из стоящих рядом привлек к себе Лугового и горячо, убежденно сказал:

— Будешь летать не хуже нас на «миге»!

Звук незнакомого самолета — резкий и звенящий — неожиданно вырвался из-за леса. Как по команде, летчики все разом посмотрели на небо.

— Везу-везу-везу, — пропел кто-то над ухом.

— Брось! Не до шуток, — сказал другой. — И без того тошно. Снова появился!

— Немецкий разведчик! Второй раз уже сегодня прилетает!

— Надо сбивать! — горячился Николай.

— Нельзя, — угрюмо бросил механик. — Сидим, как на пороховой бочке, — того и гляди, фитиль подожгут.

— А я, будь командиром, дал бы команду сбить, — не унимался Луговой…

Иван Данилович Сироткин удивленно вертел перед собой синий конверт с жирными черными печатями. От лица отхлынула кровь. Может, что-то случилось с Ромкой. Молодой, как бы не начудил чего. Пожалел, что тогда так и не удалось поговорить с глазу на глаз. Провожал в армию с надеждой, что сын будет служить хорошо. А вот, поди узнай, как он служит? Конверт жег руку. Так и не успокоившись, долго вчитывался в прыгающие строчки пишущей машинки:

«Уважаемый Иван Данилович!

Просим явиться в райвоенкомат для получения причитающейся вам медали «За отвагу». Представлялись к награде командованием 91-го Рава-Русского пограничного отряда в 1941 году.

Успокоившись, Сироткин дважды перечитал бумагу, прежде чем до него дошел истинный смысл слов. «Скажи ты — нашлась еще одна награда, — подумал с удивлением и гордостью. — Что правда, то правда — войну я начинал на границе с Польшей в Рава-Русском пограничном отряде. Тогда о наградах не думали.

Давно это было, а смотри-ка, помнят люди о нас до сих пор…

— Я есть немецкий зольдат! — хрипел задержанный. — Я есть немецкий зольдат. Шнель, шнель, командир. Я зольдат. Не диверсант, не шпион.

— Замолчи, шкура, а то стукну! — строго оборвал Семен Кругликов. — Право слово, чокнутый, — обратился он к Ивану, — я не успел скомандовать, а он плюхнулся на землю. Дал себя связать. Я ему руки стянул ремнем. Для надежности и ноги связал. Пусть прыгает: «шнель», «шнель»!

— Я немецкий зольдат, — упрямо повторял немец. — Немецкий специалист… Я строил Днепрогэс… Шнель, шнель, командир… Фюрера приказ… Война… Криг… Нужно скоро, скоро говорить… Криг… Война… Зи ферштейн? Приказ фюрера…

— Замолчи, фюрер! — взвизгнул дурашливым голосом Кругликов. — Огрею тебя прикладом, диверсант. Сразу тогда заговоришь по-другому. Днепрогэс… Немецкий специалист… Ты только послушай, Иван, как он складно врет… Как по писаному чешет! Что будем делать?

— Сейчас решим. — Сироткин присел перед лежащим на траве немцем. Незнакомые запахи чужого человека ударили ему в лицо: сапожной мази, одеколона и грязной одежды. — Когда война?

— Приказ: начинать в четыре ноль-ноль… Этот приказ зачитали офицерам…

— Понял, камрад! — Сироткин посмотрел на ночное небо.

Ковш Большой Медведицы был круто задран вверх. Сейчас часа два ночи — не больше. Оставалось не так много времени. Надо что-то предпринять. Но что?

Он мог ракетой вызвать дежурный наряд, но лучше себя не выдавать. Ну и задачу подбросил им немецкий ефрейтор! До рассвета уже рукой подать. Если верить перебежчику, то до начала войны осталось всего два часа. Надо спешить. Сообщить новость лейтенанту Мореву и старшему политруку Елкину. Пусть они поднимают «В ружье» заставу. Иван пожалел, что не получил от лейтенанта ручной пулемет. Сослужил бы он ему хорошую службу, если в самом деле через границу повалят немцы!

— Иван, что же будем делать? — снова спросил Кругликов. Он говорил тихо — не хотел, чтобы немецкий солдат их услышал. Он тогда непременно догадался бы об их растерянности.

— А чего делать? Бегом с ефрейтором на заставу. Шнель, шнель! А вздумает бежать — стреляй!

— Гут, шнель, шнель, — обрадовался немец и, сопя, силился подняться на ноги. — Спасибо, товарищ. Я не убегу! Криг… Война!

— Не разглядеть, какой ты из себя, Ганс, — сказал, закашлявшись, Сироткин. — Выходит, придется воевать. Если разобраться, разные есть немцы. Может быть, ты хороший, кто тебя знает? А встречать-то нам плохих придется!

— Шнель, шнель, — заторопил перебежчик. — Очень мало час. Зи ферштейн ир?

— Кругликов, топай на заставу, а я остаюсь. Помни — одна нога здесь, другая там. Арестованного передашь — и сюда! Вдвоем легче оборону держать. Ну, Семен, жми! Шнель, шнель!

Со школы Сироткин запомнил немецкие слова и даже умел составлять отдельные фразы. Но вряд ли предполагал, что ему придется разговаривать на этом языке с врагом.