Владимир Степаненко - Дежурный по звездам

Луговой обернулся, чтобы убедиться, что ведомый не отстал. Пожалел, что сгоряча окрестил товарища трусом. Знал: Сидоренко уже прилип к репродуктору на КП и будет напряженно ловить каждую команду и слово летчиков. Внизу начался бой. Полетел к земле первый сбитый бомбардировщик. Пламя лизнуло правый мотор, и черный шлейф дыма, сбиваемый ветром, мазнул небо.

Летчик до боли в глазах вглядывался в синеву, чтобы не пропустить истребители противника. Рассыпанный строй Ю-88 сошелся, как лезвия ножниц; бомбардировщики сомкнули строй.

— Атакуй! — крикнул Луговой.

Сверкающая стеклянным блеском кабина вражеского самолета росла у него на глазах. Ударил метров с пятидесяти. Рядом, вонзаясь в землю, прошла красная трасса фашистского истребителя. Второй его удар пришелся по сероватому брюху бомбардировщика, похожего на огромную рыбину. В круговерти воздушного боя, когда одна атака сменялась другой, он не заметил, когда к нему подстроился Родин.

На разборе Богомолов дал оценку действиям каждого летчика группы и назвал Родина трусом. Вечером Родин спросил Николая Лугового срывающимся голосом, ища поддержки.

— Ты тоже считаешь меня трусом? Пойми, — захлебываясь словами, сипел Родин, — есть счастливчики и есть неудачники… Я просто неудачник.

— Будешь со мной летать? — предложил Николай.

— Поверил?.. Да я… Ты меня не узнаешь! Я тоже хочу сбивать… Иметь сбитые фашистские самолеты, как у всех вас. Ты двух здорово завалил. Ты вообще везучий. К Маришке вон подобрал ключи.

— Дурак ты, — вспылил Николай. — Ты же с Валей дружил. — Кровь отхлынула от лица. — Какие ключи?.. Мы любим друг друга… Разве ты не любишь Валю?

— Не знаю… Хорошая девушка.

— Вот так. Ты сам не знаешь, что тебе надо. А пора бы знать, не маленький.

Все эти события последних дней вихрем пронеслись в голове Лугового после такого лестного для него предложения — летать вместе с самим командиром полка. А Сидоренко и не нужен был ответ Лугового. Он увидел его в сияюще-восторженных глазах молодого летчика…

Прошла неделя. Ревущий звук немецких самолетов обрушился на аэродром неожиданно.

— Воздух! — запоздало закричали наблюдатели в разных сторонах аэродрома. — Воздух!

Из колхозного сада ударили установки счетверенных зенитных пулеметов, и тут же застучали скорострельные пушки. Разрывы зенитных снарядов заплясали по небу.

Шестерка «мессершмиттов» пронеслась бреющим полетом над аэродромом, обстреливая стоянки самолетов. Пули без свиста секли стволы яблонь. Снежная пыль скрыла от стоящих на стоянке людей взлетевший самолет из дежурного звена. Он еще не успел подняться, как послышался свист падающих бомб. Михаил Потапович сбил Лугового на землю.

— Кто взлетел? — прохрипел сердито лейтенант. — А, Потапыч?

— Дежурили Лебедев с Родиным.

Ме-109 развернулись шестеркой над перелеском и снова зашли на аэродром, чтобы полосовать его из пушек и пулеметов.

«Фашистские самолеты летают, как у себя дома, а я ползаю по снегу, прячась от пуль», — с укором подумал о себе Луговой. Сорвавшись с места, прыжками устремился через поле к дежурному звену. Никогда еще родное небо не казалось ему таким страшным. Рядом то и дело рвались снаряды и цокали пули, а он бежал, не сбавляя скорости, презирая смерть.

— Почему сидишь? — в бешенстве заорал Луговой Родину изо всех сил и застучал ладонью по крылу самолета. — Взлетай!

— Собьют! Видишь, что делается, — криво усмехнулся тот, клацая зубами. Лицо белое, губы бескровные. — Взлетать под обстрелом?

— Трус! — презрительно плюнул Луговой и выдернул из кабины упиравшегося летчика.

После короткой пробежки Як-3 взлетел. С запозданием за его хвостом взорвались две осколочные бомбы.

Посмотрев наверх, Луговой увидел пикирующий на него Ме-109. Огненная трасса свинца прошла рядом с кабиной. Он потянул ручку, и Як-3 набрал высоту. Глаза слепило солнце. «Много «худых», — отрешенно подумал он. — Я для них легкая добыча, как мышь для кошки. Но я должен помешать штурмовке аэродрома. А собьют — так тому и быть. Но легко я не сдамся. Я не мышка, я не мышка!» — упрямо повторял он.

Фашистские истребители бросились на одиночный самолет с разных сторон, мешая друг другу. Луговой окинул небо. Он стал удобной мишенью для «мессеров». От невольного страха вспотела ладонь, державшая рубчатую ручку штурвала. Но мысль, что за ним наблюдают Сидоренко и Богомолов, придала силы. Неужели он позволит себя сбить у них на глазах? Почему-то вспомнил свой учебный бой с командиром эскадрильи во Львове. Как он ловко тогда делал клевки и как молниеносно гасил скорость!

И сейчас Луговой ни на секунду не выпускал из виду врагов. Их было много. Но он и не думал обороняться, а смело повел бой. Когда впивался в гашетку пулеметов, истребитель ровно вздрагивал, и летчику казалось, что азарт боя передавался и машине. С каждой минутой он все чаще атаковал и стрелял. Еще раз перевернулся и заметил под собой Як-3. Над ним висели два Ме-109, поочередно атаковали, прижимая к земле.

— Держись, друг! — громко закричал Луговой, как будто товарищ мог его услышать.

Мгновенно оценив обстановку, бросил машину вниз, ловя в перекрестие прицела «мессершмитт».

Фашистский летчик попробовал увернуться, но было поздно. Удар свинца догнал на вираже, вспарывая алюминиевую обшивку. Ме-109 вздрогнул и косо скользнул к земле. Луговой заметил на длинном фюзеляже фашистского истребителя изображение бубнового туза.

Воздушный бой длился уже пять минут, слишком долгих и трагических. Но за все это время он ни разу не вспомнил, что вылетел без парашюта. Если его подожгут — уже не выпрыгнуть. Но о себе некогда было думать, мокрая гимнастерка прилипла к спине, пот заливал глаза, но, несмотря на это, Луговой упорно сражался. Он не мог отступить — ему нужно было помочь сражающемуся Сталинграду, помочь его защитникам у берегов Волги. Иногда он взглядывал вниз. По степным дорогам двигались машины и танки. Поля пересекали глубокие противотанковые рвы и окопы. Земля на отвалах высохла и растрескалась, образовав впадины. «Наверное, так бывает после землетрясения», — подумал Николай. За аэродромом чадил сбитый им фашистский самолет. Вот взгляд его поймал Як-3. Он был впереди.

— Держись, друг! Я помогу! — И, не задумываясь, бросился в самую гущу боя: товарища надо выручать…

Ночь выдалась на редкость беспокойная. Грохот канонады к полуночи еще больше усилился, казалось, что линия фронта шагнула сразу же на сотни километров и легла рядом с аэродромом. Горизонт постоянно подсвечивался яркими заревами пожаров. Горбатые холмики земли указывали на вырытые щели и окопы. Летчики и механики спали около самолетов. Рядом лежали винтовки, гранаты.