Владимир Степаненко - Дежурный по звездам

Ребята потащили его к стенке, где висела пионерская газета. И он прочитал черным по белому:

«Ученик шестого класса Анатолий Федоров получает за свой рассказ «Книга» первую премию. Двадцать пять рублей!»

Ему тогда показалось, что он нашел кошелек с чужими деньгами. Что-то надо было делать с этим капиталом.

«Кто пойдет со мной получать премию, угощаю всех мороженым», — важно заявил он, смущенный всем происходящим.

Шестиклассники дружно отправились искать редакцию.

«Кто из вас Федоров?» — строго спросила серьезная девушка, опешившая от такого нашествия. Ребята вытолкнули его на середину комнаты. Сотрудница протянула ему карандаш и попросила расписаться в толстой книге. «Фамилию выводи старательно», — предупредила она.

Ребята с любопытством осматривали комнату и ждали, что будет дальше. Девушка вышла и вернулась со свертком. Несла его перед собой, чуть пригнувшись от тяжести. «Получай премию», — торжественно вручила она сверток.

Кто-то из мальчишек не утерпел и схватил его, но едва удержал, неловко согнувшись от тяжести. Сверток подхватил кто-то другой. «Таинственная» премия, с трудом пропутешествовав по комнате, оказалась у Федорова. Он с любопытством разорвал бумагу. На большой мраморной доске две зеленые чернильницы из толстого стекла. Они напоминали лягушек.

Кто-то из девчонок разочарованно протянул: «Сам писал рассказ — сам пусть и тащит эту надгробную плиту».

Чернильницы он кое-как затолкал в карман. Мраморную плиту тащил на плече и проклинал тот день, когда решил написать рассказ. Он сгорал от стыда перед ребятами. Где он теперь возьмет им денег на мороженое? Да и родителям как объяснить все это? Словом, на душе была одна тоска…

Вспомнив этот эпизод из далекого детства, Федоров улыбнулся. Давно ему хочется написать повесть о летчиках. Раскрыть по-настоящему характеры людей, с которыми пришлось летать. В авиации, что ни говори, служат необыкновенные люди. Взять хотя бы его сегодняшний полет. «Как слетал?» — спросит командир эскадрильи. «Нормально», — ответит. А сколько эти минуты потребовали напряжения ума, сил?

Облака застелили все. Они наплывали непрерывно: не успели пройти одни, как вдали виднелись уже другие, закрученные в тугие кольца, как завитки каракуля. Напрасно Федоров приглядывался к земле. Старался отыскать просвет. Под ним было туманное море. Иногда можно было рассмотреть перекатывающиеся темные валы с белыми барашками. Однажды он прошел бреющим полетом над самой водой. Леденящий холодок, казалось, проник в герметическую кабину, и ноги в меховых унтах свело от холода. Сейчас море за облаками. Над ним стена облаков. Скошенные крылья истребителя легко рассекали их, как острые сабли. Летчик обеспокоенно посмотрел на часы. Остались последние пятнадцать минут полета. Перед аэродромом он пробьет облачность и будет готовиться к посадке.

Облака начали редеть. Темнота отступила, толстые пучки света ударили сверху, высвечивая голубое небо. Неожиданный переход к резким контрастам красок привлек внимание. Федоров вспомнил картины Рериха. Они поражали фантазией и удивительными красками. Рерих любил горы и высоту. Его бы сюда, в истребитель. Он сумел бы передать все многоцветие красок и их редкое сочетание.

Федоров мог понять состояние молодых летчиков. Вырываясь из облаков, они обалдевали от счастья. После долгого туманного плена земля для них была особенно желанной и дорогой. И когда на развороте видели в море каменистый остров с маяком и женщину там, то она казалась им красавицей.

— Сороковой, удаление двадцать пять километров! — спокойно предупреждал дежурный штурман с КП.

— Вас понял.

Федоров сосредоточился, весь отдавшись полету. Внимательно всматривался в показания многочисленных приборов. Они окружали его со всех сторон, показывая скорость, высоту, нагрев выхлопных газов, запас горючего в баках. Вот-вот покажется бетонная полоса аэродрома — такая желанная после каждого полета! Слева холодное море, справа — тундра с разбросанными многочисленными блюдцами озер. Среди них яркие поляны, примечательные своим многоцветьем: желтые, красные, оранжевые.

Слепил яркий блеск воды. Озера лежали внизу, как разбрызганные капли, одно около другого, то сливаясь между собой, то раскатываясь по равнине. В те минуты, когда скользящие облака наползали на воду, она сразу темнела, поражая свинцовой тяжестью. А при солнце те же озера преображались, начинали светиться удивительной голубизной. Иногда озера и болота рассекали узкие гряды земли с торчащими прутиками елей и кедрачей, напоминая маленькие пирамидки.

Дрожал прогретый воздух. Почему он сегодня так размечтался? Не потянуло ли его снова на стихи? Какая-то удивительная душевная размягченность. Отчего бы это? Может быть, это возникло от сознания близкой встречи с Людой, детьми? Он произвел первый разворот, приготовился заходить на посадку, когда в наушниках раздался легкий щелчок. Ворвался встревоженный голос руководителя полетами:

— Идет снежный заряд. Возвращаться на аэродром! Возвращаться на аэродром!

— Идет снежный заряд, — озабоченно повторил Федоров, вдумываясь в слова приказа. Через несколько секунд колеса его истребителя должны чиркнуть по бетону. Он резко повернул голову в надежде увидеть выходящую на привод спарку. Небо закрыла огромная черная туча, а всего несколько секунд назад голубели разрывы и солнце слепило своей нестерпимой яркостью.

«На спарке майор с молодым летчиком», — вспомнил Федоров, ощущая почти физическую боль от мысленного напряжения, как при сильном ударе или переломе.

— Идет снежный заряд. Немедленно возвращайтесь на аэродром: если закроет, уходите на запасные точки!

Федоров не знал, почему вспомнил именно о спарке, когда в воздухе еще четыре самолета. Может быть, потому, что на учебном истребителе два летчика. Спарке трудно дотянуть до запасного аэродрома. Ему, Федорову, надо отвернуть в сторону и пропустить спарку на посадку. Это единственное и верное решение. Но через мгновение разум подсказал, что, уходя на второй круг, он поставит руководителя полетами на СКП в трудное положение, а самое главное — может столкнуться с другими машинами. Время для него отмерено короткими секундами. И понял, что обязан садиться немедленно и сразу сруливать с полосы, освобождая дорогу идущей на посадку спарке.

Снежный заряд обогнал истребитель Федорова. Мимо кабины неслись мохнатые снежинки, они били в лобовое стекло. Снег накрыл землю, но от этого не стало светлее. Черное облачное небо гасило остатки света. В сплошной круговерти блеснула мокрая полоса бетонки, присыпанная снегом.

— Я — Сороковой! Сажайте спарку, я успею срулить, — спокойно передал Федоров по радио руководителю полетами майору Карабанову. Хотел подбодрить комэска, который оказался в трудном положении, но не имел права занимать эфир лишними разговорами.