Владимир Степаненко - Дежурный по звездам

Ходьба принесла успокоение. Он заметил, что тучи стали расходиться и по синим просветам скользили белые облака. Они неслись, как парусники, гонимые ветром. А выше их легкими пушинками наплывали перистые облака.

— Лейтенант Кузовлев, вы замерзли. — Перед летчиком стоял командир полка. В зеленом брезентовом дождевике он напоминал ночного сторожа.

— Не знаю… Вышел пройтись, — промямлил Владимир. От неожиданности он не находил нужных слов.

— Понимаю… Губы у вас синие. — Командир пристально посмотрел на стоящего перед ним офицера. — Идемте ко мне… Люблю чайком побаловаться.

Полковник Здатченко жил пока без семьи. Но в комнате было чисто.

— Холостяк! — Полковник улыбнулся. — Собирался сегодня заняться уборкой, да не пришлось. С каким вареньем будем пить чай? У меня, как в хорошем магазине, есть на все вкусы. Вишневое, сливовое, клубничное и даже инжирное.

— Мне все равно, — смущенно сказал Владимир, чувствуя, что губы ему плохо повинуются: все еще не мог прийти в себя от неожиданной встречи.

На столе появился маленький электрический самовар. Он сердито пофыркивал, и пар со свистом вырывался из-под белой никелированной крышки.

— Ругается, — добродушно заметил Здатченко. — Давно пора мне быть дома, а я задержался. Танкер с керосином надо перекачивать, а командир батальона умчался на Черную речку ловить хариусов. Пейте чай, лейтенант. Не нравитесь вы мне сегодня. Случайно не заболели? Не приходили в столовую. С чего это у вас пропал аппетит? Хотите, чтобы доктор отстранил вас от полетов?

— Без полетов я не проживу.

— Любите летать, а дисциплину нарушаете… Отказ от пищи — первое нарушение… Предпосылка к аварии… Да, да. Все начинается с пустяка… Постарайтесь это запомнить. Так что же произошло? Снова возвращаемся к первоначальному вопросу.

Кузовлев задумчиво молчал.

— Можете не отвечать… Я понял, Захарушкин женится… И друга теряете, и хорошую знакомую. Женатый друг холостяку не товарищ. Но это не всегда так.

— Товарищ полковник, разрешите не отвечать?

— Молодость, молодость. — Здатченко, вздохнув, улыбнулся. — Но это так, сантименты. Со временем это пройдет.

Полковник положил руку на плечо лейтенанта и тепло, по-дружески посмотрел на него.

…Перед лейтенантом Кузовлевым остановился ненецкий мальчишка и пытливо уставился ему в лицо черно-угольными глазами.

— Хосейка? — сразу узнал летчик беглеца из интерната.

— Я. — Мальчишка шмыгнул носом, провел рукой по черному ежику волос и, порывшись в кирзовой сумке почтальона, протянул конверт: — Ку-зов-ли-ков… Ку-зов-ли-ков! — улыбнулся, сверкнув белыми зубами и радуясь, что наконец справился с трудной фамилией летчика. — Вожатый сказал, надо бегать. На почте замок. Почтальон заболел. Письма мы таскаем. Тимуровцы! — и побежал, придерживая рукой сумку.

Лейтенант удивленно вертел полученный конверт, вглядываясь в незнакомый почерк. Нетерпеливо разорвал конверт:

«Владимир! До сих пор не могу тебя забыть. Извини, что так запросто пишу, но несмотря на то, что знакомство наше было мимолетным, мне кажется, что я знаю тебя всю жизнь. Нога моя поправилась, и я уже в театре. Правда, еще не танцую свою любимую Одетту. Когда тебя разыскивала, то узнала, что Кузовлевых в нашей стране много. И уверена, что все такие же хорошие и смелые.

Собиралась написать несколько страниц, но слова куда-то разбежались. Но и нужны ли слова? Я люблю! Теперь я узнала истинную цену дружбы. Ты мой спаситель и самый верный и храбрый товарищ.

Адрес твой я теперь знаю. Не отговаривай — в отпуск лечу к тебе. Жди!

Кузовлев долго разглядывал исписанный листок. Подумал о родителях. Давно не получал писем из дома. Надо им написать о Наташе. Дело решенное. Они нашли друг друга и больше разлучаться не собираются. Только как же она здесь будет без своего любимого театра?..

Кузовлеву хотелось побыть одному, чтобы полностью насладиться радостью от Наташиного письма. В гарнизоне шло приготовление к свадьбе Захарушкина. Кузовлев подумал, что до сих пор не решил, что подарить молодоженам. Если бы он заранее знал, Наташа помогла бы ему выбрать хороший подарок в московских магазинах.

С летчиком поравнялся старшина с аккордеоном. Заговорщически улыбнулся и сказал:

— Спешу на сыгровку! Мы разучиваем величальную песню. Молодые ахнут!

— Старайтесь лучше! — Кузовлев улыбнулся, продолжая думать о Наташе. «К капитану Чумаку жена прилетела, я отдал им свою комнату!» — вспомнил он слова пришедшего к нему вечером Федорова. — Надо и мне искать место, куда перебираться!»

Кузовлев медленно подымался в гору, постукивая ботинками по глухим доскам тротуара. Прошел дождь, и доски под ногами не пели. Поселок разместился ярусами: на первом — аэродром, на втором — жилые дома, на третьем — метеостанция полярников. «Скоро на самую верхушку Черной скалы взберется», — улыбнулся Владимир.

На плоскогорье, открытые всем ветрам, стояли приземистые рубленые дома с высокими пиками антенн. От холодных дождей и туманов за долгие годы бревна успели потемнеть. С высоты открывался вид на море и аэродром. Внизу темнела полоса, и рядом сиротливо стоял расцвеченный шашками домик СКП. Кузовлев вглядывался в самолеты, пытался их сосчитать, но сбился. Резанула боль: нет с ними Федорова! Будет ли жив? Глаза застлали слезы. И аэродром со взлетной полосой, бетонкой, домиком СКП, самолеты — все потонуло в тумане. Встряхнул головой, как бы сбрасывая тяжелый груз, вытер глаза и медленно направился в тундру. Провисшие струны антенн гудели под порывами упругого ветра…

В середине лета в Защигорье начался сенокос. К обмелевшей изрядно Сухоне, ко всем ее притокам и бочагам потянулись трактора, сенокосилки и колесные грабли. Деревня сразу опустела на долгую неделю. В редких избах по утрам топили печи. Надев новые рубахи, как на праздник, за молодежью потянулись в заливные луга и старики — обкашивать кусты и мочажины, отбивать затупившиеся косы.

Иван Данилович Сироткин не мог усидеть в пустой избе. Вышел проводить хозяйку и остался на крыльце. По прогону шли колхозники. Поблескивали отточенные косы, телевизионными антеннами торчали вскинутые на плечи женщин зубастые грабли. Бригадир колхозных строителей первый раз не выходил на сенокос, который всегда ждал нетерпеливо и любил за особое многолюдье, дружную и слаженную работу. По сердцу были костры в лугах, дымный кулеш, сваренный для косарей в ведерном котле с душистым кусковым салом. Помнил он полыхание зарниц. Ночью девчата убегали купаться на реку, их догоняли парни, громко перекликались между собой. Голосами и смехом гремел луг. У костров долго сидели, тянулись бесконечные разговоры и воспоминания, пока сон не валил уставших людей. А на заре снова уходили с косами в высокую росистую траву…