Владимир Степаненко - Дежурный по звездам

— Сороковой, Сороковой, чуть-чуть-подтяните! — одобрил действия летчика руководитель полетами.

Колеса истребителя чиркнули по бетонке, и летчик позволил себе немного расслабиться.

— Парашют, Сороковой!

Федоров ощутил сильный хлопок, и его истребитель начал замедлять стремительный бег.

Полетами руководил Карабанов — человек железной воли. Но и он дрогнул на СКП, когда из снежного вихря вывалилась на полосу спарка. А память еще держала черный силуэт истребителя Федорова, который промелькнул перед ним в посветлевшей пелене. Не сдержавшись, он закричал в микрофон:

— Двадцатый, парашют!..

Испуганный голос Карабанова объяснил замполиту обстановку: спарка догоняла его, вырвавшись из снежного облака. Он напряженно посмотрел в белую мглу. До рулежной дорожки не дотянуть, а он обязан спасти жизнь двум летчикам. До столкновения секунды… С силой нажал ногой на педаль. Истребитель круто изменил направление и начал уходить вправо, пересекая бетонную полосу. Колеса ударились о мочажину, но истребитель мчался вперед, то грузно проваливался в хляби болота, то скользил по мерзлоте и льду. Последовал новый удар, и стойку с колесом вырвало. Летчик хотел катапультироваться, но до последней минуты верил в благополучный исход и берег машину…

Федорова выкинуло из кресла, и он ударился лбом о черный козырек прицела. Тяжело подпрыгивая, самолет ушел в тундру…

По траве и лужайке с красными камнеломками растекался керосин. Горячие ручьи плавили лед, сжигали карликовые березки и ивки…

Испуганно тявкнул детеныш песца и умчался прочь от страшного огня и дыма…

Кузовлеву все время казалось, что майор Федоров собирался сообщить что-то важное, но так и не успел — помещала неожиданная контузия. Из головы не выходили последние встречи и разговоры на аэродроме, в штабе полка и в общежитии. Не так уж часто они разговаривали. Замполит уделял ему столько внимания, как и всем другим летчикам, — у него не было любимчиков. Во время самостоятельной подготовки к полетам в штурманском классе Федоров работал наравне со всеми. Так же прокладывал на своей карте маршрут. Охотно отвечал на все вопросы. Но летчик постоянно чувствовал внимание замполита. Вспоминая все беседы с майором, Кузовлев пришел к выводу, что замполит в последнее время как-то к нему приглядывался. Сейчас даже самые простые слова Федорова приобретали особый смысл.

Замполит с каждым говорил душевно, его любили. Его ясные, голубые глаза, добрая улыбка и спокойный, тихий голос подкупали людей, и они делились с Федоровым самым сокровенным.

«Так кто же, по-вашему, лейтенант Кузовлев, в романе «Война и мир» является выразителем авторской идеи? Пьер Безухов или Тушин? Не торопитесь с ответом. Как следует подумайте, а самое лучшее — ознакомьтесь с критической литературой», — звучал в ушах чистый, звонкий, с едва уловимой смешинкой голос Федорова.

«Дмитрия Ивановича Менделеева вы, конечно, не читали. «К познанию России» — интересная вещь. Вы знаете, мы с вами не один раз пролетали высоко над Россией. Трудно передать свои чувства в этот момент. Воочию убеждаешься, как велика наша Родина!»

Удивительный человек был замполит. Как бы шутя докапывался, бывало, до самых глубин той или иной науки.

«А стихи читаете? Кого вы больше любите из современных поэтов? Не сомневаюсь, Твардовского, а еще кого? Послушайте стихи. Они запали мне в душу своей искренностью:

Четверостишие прозвучало для лейтенанта Кузовлева как требовательный вопрос. А ты как летаешь, Владимир? Так и остался с третьим классом? Пора, брат, пора сдавать на второй класс. «Еще придется воевать за нашу власть Советов!» Нужно, чтобы ты был хорошо подготовленным летчиком, асом: тебе страна доверила охранять небо. Ну а чем ты можешь похвастаться? Не сумел перехватить цель вовремя. Захарушкин обогнал тебя по всем статьям. Скоро должен закончить программу переучивания.

Невеселые мысли растревожили Кузовлева. Он не мог усидеть за столом и вышел на улицу. Моросил мелкий дождь. По-осеннему тянуло холодом. Летчик стоял на высокой площадке парадного, не зная, куда ему деться. Городок с пиками Черных скал как на ладони лежал перед ним. Хорошо просматривалась короткая улица и берег моря. Стоило чуть повернуться — и глаза упирались в серую полосу аэродрома, стоянку истребителей первой эскадрильи.

В солнечные дни песчаная набережная становилась местом прогулок. А сейчас — ни души. Он тоскливо оглядел городок. На волейбольной площадке сиротливо висела намокшая сетка. На дверях Дома офицеров замок. Кузовлев медленно начал спускаться с крыльца, как будто задался целью пересчитать ступеньки.

— Владимир, подожди! — негромко позвал Захарушкин, неожиданно появляясь сзади.

Владимир обрадовался встрече с товарищем, остановился.

— Где ты был? Я с ног сбился, ищу тебя по всему гарнизону!

— А что, собственно, случилось? — Кузовлев с удивлением ждал ответа.

Захарушкин смутился. Отвел глаза в сторону. Сказал тихо, через силу выталкивая слова:

— Понимаешь, Владимир, такое дело. Мы решили с Надей расписаться… Она согласна… Решили тебе сказать… Она обязательно просила тебя известить.

Кузовлев в упор смотрел на Захарушкина, не сразу понимая смысл его слов.

— Меня? — спросил он хрипло. — Разве я ее отец?

— Не знаю… Она так сказала, — еще больше смутился Захарушкин. — Он стоял перед Кузовлевым столбом.

— Желаю вам счастья, — сказал наконец Владимир. — Где Надя? Веди меня к ней.

Летчики завернули за угол дома. Дождь усилился, и крупные капли били по мостовой, пузыря воду.

Вот и хорошо, что все так разрешилось, а то нехорошо как-то получалось. Вроде и он тянулся к ней. Чем-то она напоминала Наташу. А девушка могла подумать, что он одаривал ее каким-то особым вниманием. И ему даже какое-то время казалось, что и Надя как-то по-особому к нему относится. «Володя, не мучай», — сказала она как-то. И он не знал, что ей ответить. Ведь у него Наташа. Пока это его призрачное счастье, но оно будет реальным. Он верит в это. Они встретятся и обязательно будут вместе. Он разыщет ее. Он уже писал ей на театр. «У каждого свое счастье», — решил он и уже спокойно шел за Захарушкиным.

И все-таки каким-то боком его задела предстоящая женитьба Захарушкина. Впрочем, когда Кузовлев остался один, он никак не мог ничем заняться. Глухие удары морских волн позвали на улицу. Далеко от берега прыгал танкер, как поплавок, раскатисто шлепая широким корпусом. Владимир не замечал секущего дождя и как заведенный мерил песчаный берег широкими шагами. Ветер переменился, налетал на волны, подсекая высокие гребни. Прокатился грозный раскат грома, полыхнула молния, и отблески яркого света пробили черные тучи, отражаясь в глубине холодного моря.