Евгений Воеводин - Похвали день вечером

«Изменилось ли что-нибудь в моей жизни?» — вдруг спросил он себя, и уже не он, а кто-то другой в нем тоже спросил: «А ты хотел бы, чтобы изменилось?» Он ответил этому другому: «Да, хотел. Но ведь я хотел не такого».

Спазма сдавила горло. Он был один, и было темно, и никто не увидит… Но он все-таки боролся, чтоб не заплакать; даже начал потешаться над собой: здоровый мужик, сам себе хозяин, а распускаешь сопли, как последний слабак. Пришлось встать, в темноте нащупать графин и хлебнуть прямо из горлышка.

Тогда зажегся свет. В дверях стоял Лосев. Должно быть, он не ожидал, что здесь кто-то есть.

— Похмеляешься? — весело спросил он. — Я на похмелку пивка принес. Хочешь? Жигули вы мои Жигули…

— Давай, — согласился Непомнящий.

Из карманов пальто Лосев достал несколько бутылок. Сам он был не то, чтобы пьян, а так, вполпьяна. Что-то случилось, если вернулся рано и в таком сносном виде.

— Обещал бригадиру по-божески, — объяснил Лосев. — Трудно бороть самого себя. К девчонке одной раскатился, думал — в кино с ней, то да се, а место оказалось занято. Жаль, хорошая девчонка была.

— Сволочь ты, — тихо сказал Сергей. Лосев изумленно поглядел на него; видимо, ему показалось, что ослышался. — Сволочь, я говорю, — повторил Сергей. — У тебя ж мальчишка, сын.

— Ну, даешь, — сказал Лосев. — Пропагандист и агитатор. А за «сволочь» я тебе кислород-то перекрою.

Он протянул руку к лицу Непомнящего — и тут же полетел на пол, сбитый коротким ударом в челюсть. Спокойно, будто ничего не произошло, Непомнящий вернулся к своей кровати и лег. Казалось, он не слышал, как Лосев поднимался с пола, бормоча: «Ну, ладно… Ну, хорошо… Мы еще посмотрим…»

Потом Лосев собрал свои бутылки и ушел — жаловаться или искать защитников, или просто кого-нибудь, с кем можно было распить «Жигулевское»…

«Здравствуй, Саша!

Давно не писал тебе, потому что очень много дел. И от ребят тоже нет писем. Последнее было от Эрки Кыргемаа. Ему легче всех: в море еще не ходит, сидит на берегу, ждет весну. У нас уже весна пришла. Снега в городе нет. Вот и представь мое положение: я в комитете комсомола отвечаю за спортподготовку, а откуда взять снег для лыжников? Но вообще вроде ничего, справляюсь.

Работаю я уже давно в другой бригаде. Пришлось перейти в новый цех. Туда переводили моего старого бригадира, и я пошел с ним. Конечно, жалко было оставлять ребят, да есть такое слово «надо».

Народ в бригаде подобрался сложный. У нас на прожекторной вроде все было ясно и просто, а тут все не ясно и совсем не просто. Один парень что-то натворил, дали ему срок три года, так он теперь на белый свет как мышка из норы смотрит. Я к нему и так, и этак, поручение какое-нибудь дам — отказывается, чуть не плачет. Он, конечно, не комсомолец, так что ему «надо» не скажешь. А сам, по своей воле, ни в какую!

Другой парень — отличный, настоящий человек, но у меня с ним некоммуникабельность полная. Ну, предположим, я человек не всегда уравновешенный — верно? Потрепаться люблю и все такое. Решил выяснить с этим Шиловым отношения, а он мне: «Ты легко живешь». Мы заспорили. Отчего же это я легко живу? Оттого, что всего в жизни добиваюсь? Я вообще считаю, что жизнь должна быть такой, чтобы все у всех шло нормально.

Впрочем, вовсе не так мне легко и не всегда все дается. В прошлом году срезался на сочинении и в институт не попал. Я подавал на вечернее, а там требования теперь — будь здоров. Так что три раза в неделю хожу на подготовительные курсы и буду осенью сдавать по второму заходу. Плюс работа, плюс комсомольские нагрузки.

Есть еще два парня. Один — так себе, здорово закладывает, а второго я понять не могу. Ты читал Брэма «Жизнь животных»? Там есть про дикобраза. Так вот, этот парень точь-в-точь дикобраз, и с какой стороны к нему не подойдешь — сует свои иголки.

Проводили мы в цехе комсомольское собрание на тему «Твой идеал». Я говорил, что мой идеал — три корифея, которые у нас работают. Это наш бригадир и еще два удивительных мастера: Бабкин и Панчихин. Они могут варить, наверное, с завязанными глазами! Есть у нас такое выражение «ультракороткая дуга». Я нарочно ходил смотреть, как они варят, — мне так и не снилось еще держать дугу! Хотя я кое-что умею все-таки.

Вот я и сказал о корифеях, а тут дикобраз просит слово и начинает катить на меня бочку. Дескать, я дальше мастерства ничего не вижу, и тут же дал прикурить Бабкину и Панчихину: они сами по себе никогда никому ничего не покажут, им — самые выгодные работы (потому, мол, что у Панчихина друг — наш начальник участка Клюев), а остальным, что похуже. А это значит, что мы так и будем работать по третьему-четвертому разряду.

Ребята, конечно, подняли шум, кто за меня, кто за дикобраза, в том смысле, что корифеи (кроме Савдунина) больно много думают о себе, и все им да им.

Потом в нашей многотиражке напечатали заметку. Я ее прилагаю. Почитай и сам суди, каково мне приходится.

Конечно, работа у нас не такая романтическая, как у вас на КамАЗе. Про вас всюду пишут. Ну, а мы дальше многотиражки не ходим…

Дома все в порядке. Батя — член парткома, вкалывает с утра до вечера. Мать меня продолжает воспитывать. Приходится терпеть…»

«…Остро и интересно прошло на днях комсомольское собрание во втором сборочном цехе. Тон собранию, посвященному теме «Мой идеал», задал член комитета комсомола завода сварщик В. Соколов. Бывший воин Советской Армии, пограничник, он привел хорошие примеры воинской дружбы, призвал молодых рабочих равняться на лучших умельцев цеха — сварщиков тов. Савдунина, Бабкина, Панчихина… В этом уважении к мастерству старших ярко выражена преемственность поколений нашего рабочего класса.

Тем более непонятным было выступление сварщика С. Непомнящего, недавно поступившего на наш завод. Нашлись в цехе комсомольцы, которые поддержали его сугубо неверную мысль, что, дескать, некоторые рабочие, чьи имена знают далеко за пределами нашего завода, работают ради собственных выгод, славы и т. д. Да, слава приходит к тем, кто честно и хорошо трудится — это прочная, заслуженная рабочая слава, и молодому сварщику надо помнить об этом.

Выявило то комсомольское собрание еще один факт: не все благополучно в бригадах второго сборочного. Не каждая еще стала спаянным, дружным коллективом, в частности та, которой руководит опытнейший сварщик тов. Савдунин…»

«А в общем-то, нехорошо получилось, — думал Соколов. — На кой ляд была нужна еще эта заметка? И так-то в бригаде отношения не клеятся, если не считать той истории, когда Непомнящий напахал и мы навалились на работу. Я же рассказывал о ней корреспонденту, а он только рукой махнул — подумаешь, событие! Вот когда вы (мы, то есть) друг без друга жить не сможете — вот тогда…».