Евгений Воеводин - Похвали день вечером

Через несколько дней Непомнящий повез его к отцу, в Ольгино. А теперь — Савдунин. Все это могло обескуражить кого угодно, не только такого слабого человека, каким был Лосев. И он злился, уже понимая, что все обстоит именно так, как говорили ему тот старый дружок и Непомнящий, и Савдунин. Злился, вспоминая жизнь с Галиной, ее слезы, упреки, просьбы, потом наглухо закрытые перед самым его носом двери, и злился еще больше — но уже не на жену, а на соседей («Зачем вмешивались?»). Он сжигал себя этой злостью, и внезапно обнаружил, что ее больше нет. Все! Кончилась! И снова пустота вокруг.

…К жене и сыну он отправился лишь через неделю. Решил, что неловко являться вот так, сразу. Надо было покуражиться перед самим собой. Что я, мальчик, которому скажи — беги, и он побежит? Конечно, Галка ждет, что он к ней на цыпочках, а он еще недельку подумает.

Все-таки у него тревожно стучало сердце, когда он поднимался по лестнице и звонил. Он был трезв, совсем трезв, ну, разве что только кружку пива выпил после бани и парикмахерской. И пахло от него не пивом, а «шипром». На последнюю пятерку он купил Кирюшке машину. Дороговато, конечно, — игрушка за пятерку. Машина была на длинном шнуре, как собачонка на поводке. Нажмешь на другом конце шнура кнопку — машина урчит и катится. Да, конечно, пятерка за игрушку — многовато, но зато парню удовольствие.

Был выходной день, суббота, утро. Значит, Галина дома и Кирюшка тоже. В субботу с утра обычно у жены начиналась стирка.

Он позвонил и нахмурился. Он заранее решил войти в дом не просителем, а хозяином. Галина не должна чувствовать, что он пришел проситься обратно. В конце концов ему и в общежитии хорошо, и он не останется сегодня дома, даже если к этому пойдет дело.

Дверь открыла Галина.

— Можно? — спросил Лосев.

Она слишком долго смотрела на него.

— Заходи.

— Кирюшка дома?

— Болеет.

Он начал раздеваться: их вешалка была здесь, в коридоре. Вот тогда из-за дверей и раздался нетерпеливый Кирюшкин голос: «Мама, кто там?»

— Ты с ним поспокойней, — попросила Галя. — Уже совсем поправляется, но…

— Что с ним было? — спросил Лосев.

— Много чего, — уклончиво ответила Галина.

На ходу приглаживая еще непросохшие как следует после бани волосы, с коробкой под мышкой, Лосев вошел в комнату. Кирюшка сидел у окна, против света, но все равно Лосев сразу увидел его большие глаза на маленьком, вытянутом, худеньком лице, и вдруг эти глаза начали расти, раскрываться еще больше. Он заметил и то, что Кирюшка не вздрогнул, а как-то встрепенулся, будто хотел соскочить со стула и не смог. Лосев подошел к нему и положил руку на Кирюшкину голову. Мальчик замер.

— Ну, что ж это ты? — строго спросил Лосев. — Кончай хворать, не дело это. А я вот тебе машину принес. Держи.

Кирюшка нехотя взял коробку с подарком и положил перед собой на подоконник. «Наверное, он сидел и смотрел на улицу, — догадался Лосев. — Гулять не выпускают, наверное».

Теперь Кирюшка глядел на коробку, будто боясь развязать веревочку и достать машину.

— Раскрывай, — сказал ему Лосев. — Хорошая машина-то. Как настоящая.

— Спасибо, — тихо ответил Кирюшка, не дотрагиваясь до коробки.

«Ладно, — подумал Лосев. — Освоится. Растерялся малость». Он еще раз поглядел на сына. Вылитая мать. Только очень худенький. И еще — вырос, здорово вытянулся. Ничего удивительного, все-таки два года… Тут же Лосев спохватился: да ведь он просто не узнал меня! Осторожно взял Кирюшку за плечи и повернул к себе:

— А ты что же не здороваешься? — спросил он. — Не узнал, что ли?

Кирюшка сжался, и вдруг, словно подкинутый какой-то пружиной, бросился к Лосеву на шею. Он обхватил его, прижался щекой к щеке, и Лосев чувствовал, как мальчишка давит его из всех своих маленьких сил — молча, без слов, без слез, просто так.

— Ну, что ты, глупенький, — забормотал Лосев, поднимая его на руки. — Ну, здесь я, здесь… Машинку-то посмотрим, а? «Волга» или «Москвич», как ты думаешь?

Он сам чувствовал, что все это получается у него фальшиво и неумело. Кирюшка не разнимал рук. Галя, которая все это время стояла в дверях, отступила в коридор, дверь закрылась. Он был вдвоем с сыном.

— Так «Волга» или «Москвич»?

— Все равно, — шепнул Кирюшка.

Потом они долго играли с этой машинкой, и Лосеву некогда было словом переброситься с женой. Он испытывал странное, уже почти забытое чувство. Такое всегда бывало в детстве после какой-нибудь болезни: выздоровление — еще слабость, но уже возвращенная радость.

— Кирюша, — сказала Галя, — ты съел помидоринку? Возьми в холодильнике.

До Лосева не сразу дошел смысл этих самых будничных слов. Только теперь он заметил в углу комнаты маленький, подержанный холодильник — раньше, при нем, его не было. А там, в холодильнике, значит, помидоры? Это в апреле-то! Он мысленно усмехнулся: вот дает Галка! Мол, гляди, как мы без тебя живем!

Он поглядел на жену и наткнулся на ее спокойный, даже, пожалуй, чересчур спокойный взгляд. Нет уж, милая, меня не обманешь, что вы без меня живете расчудесно и замечательно! Никогда под большими глазами Гали не было этих серых теней. Не было и этих складок у кончиков губ. Конечно, ей нелегко. Тем более мальчишка хворал сколько времени. И ведь не нашла меня, не сказала — помоги, даже денег не попросила ни разу… Лосев шумно вздохнул и отвел глаза.

— Завтракать будешь? — спросила Галя. Надо было бы отказаться, но Лосев сегодня не завтракал. Не успел. Только та кружка пива натощак — и все. Он кивнул. — Масла нет, забыла купить, — сказала Галя; Лосев поднялся. Он сходит за маслом. И тут же вспомнил, что денег у него нет. Копеек двадцать в кармане. Галя вынула из сумочки кошелек и протянула ему. — И чего-нибудь еще. Чего захочешь.

Кирюшка испуганно вскочил на ноги, забыв про свою машину, и переводил взгляд с матери на отца, с отца на мать.

— Я тоже пойду, — сказал он.

— Тебе еще нельзя, — сказала Галя. — Папа скоро вернется.

Лосев торопливо оделся, спросил у жены какую-нибудь авоську и сбежал по лестнице. Гастроном был за углом. В этот ранний час покупателей всегда мало. Лосев обошел прилавки и невольно остановился у винного отдела.

Сколько там, в кошельке, денег? Он поддел ногтем кнопку — десятка, три рубля, два металлических, мелочь… Бутылки стояли, как солдаты разных родов войск перед парадом. Он отвернулся от них и вдруг сказал сам себе — «сволочь»…

Только масло да еще шоколадку Кирюшке… Снова бегом по лестнице. Скорее отдать этот кошелек, масло и сделать вид, обязательно сделать вид, что ничего не произошло, что именно так оно и должно быть. Стол уже накрыт, и кастрюлька с макаронами на столе, и яичница на сковородке.

Кирюшка, успокоенный, схватил свою машину и ушел играть к соседской девочке, Лосев остался с женой.