Михаил Миляков - Лавина

На первых порах шумливая, полная всяческих вышучиваний и подначек, раскрепощающая обстановка альпинистского лагеря подхватила его и понесла. Вполне он, как, пожалуй, и везде, оказался к месту, вписался в тамошнюю жизнь. Беспечальный нрав, отличная физическая подготовка (в школьные годы Жора усердно занимался спортивной гимнастикой и настолько преуспел, что вполне реально вырисовывались в недалеком будущем медали, а там и соревнования за границей, почет и уважение, и прочие блага, которыми осыпает иных удачников улыбающаяся фортуна), а еще, что не менее, а может быть, и более важно, — натиск и напор немало способствовали тому, что Жора становился участником восхождений, требовавших, если по совести, куда большего опыта, нежели у него, да и других качеств, не имевшихся вовсе. Отпуск большой, остался стажироваться на инструктора, и пошло: два-три дня — и хорошенькая вершина, а то и не одна, так что послужной его список рос как на дрожжах. По вечерам танцы, и провожанья под звездным небом с неспешно плывущей среди снежных гор луной, и умело выманенный поцелуй.

Каково же было его удивление, его, можно сказать, совершенное изумление, когда за неделю примерно до отъезда встретил того самого, не слишком взрачного человечишка, которого запомнил выходящим с Региной из подъезда ее дома. Еще от злости и разочарования едва не предложил подвезти их. «Судьба! Несомненно, судьба, — оторопело подумал Жорик. — Перст судьбы!»

Сергей Невраев недавно прибыл, спешно входил в форму, но пока лишь окусывался на вершины. Еще судействовал, когда соревнования по скалолазанию устроили. Жора весьма отличился на соревнованиях, шутя второе место ухватил, а тянул на первое. Между прочим, Невраев написал особое мнение по поводу штрафных очков.

Разумеется, Жорик тотчас подъехал к нему с улыбкой на сорок зубов, отчасти копируя некоего киношного актера, жизненная и профессиональная удачливость которого во многом объяснялись замечательным даром простодушного, без заметного интересантства общения с теми, кто нужен, с «нужными людьми» (встретив его у Вавы, Жорик немало почерпнул у нестареющего ловкача), и так, изо всех сил изображая рубаху-парня, завел тары-бары-растабары о горах, о Москве осторожненько, и новая неожиданность: Невраев-то, оказывается, биолог. Жорик кое-что слышал о нем, не слишком лестное, что-то с диссертацией связанное, выкинули будто бы из НИИ, ударился в экологию и там уже с полным правом портит людям кровь. Однако, если изменить акценты, чем не темы для сердечнейшего общения? Времени у Жоры в обрез, уже на недельку отпуск за свой счет продлил, тут еще загвоздочка — не след, чтобы Невраев прознал о наметившихся отношеньицах с одной милашкой из тех, что приезжают никак не в погоне за спортивными достижениями, — в общем усиленно обхаживать начал Жорик в прошлом году Сергея Невраева.

Если бы не Регина, и спорить не стал: симпатяга! Малахольный чуть-чуть, с комплексами, ну а у Жорика никаких таких родимых пятен и в помине, так что даже интересно.

Шутки в сторону, многое оказалось по Жорикову нутру в Сергее Невраеве, особенно поначалу. Хотя б не петушится по поводу и без повода, спокойненько принял скоростное Жориково продвижение по различным иерархическим лестницам. Другие, нож им острый, чего-чего только не валили, лишь бы сдернуть на свой уровень. В то же время, вот, штука-то, Сергей оставался как бы — даже странно сказать — в недосягаемости. В чем-то трудно определимом, не поддающемся анализу, но ощущаемом постоянно над Жорой, и это несмотря на ученую степень, на успехи многообразные в личной и общественной жизни тоже. Причем вовсе не подчеркивая, даже вроде бы и не ведая о престижной своей недосягаемости. Не парадокс ли?

Так что еще и по этому самому захотелось Жорику сдружиться с Сергеем Невраевым.

Хотеть — значит мочь, Жора уверен. Сумел раз и другой услужить Сергею в его экологических исканиях. Данные преподнес — пальчики оближешь. (Правда, если их опубликовать, скандал обеспечен, но это уже, простите, не Жорикова забота.) Штормовочку австрийскую — блеск! — сыскал по бросовой цене, да чего-то отказался Сергей. Находятся простофили!

Зима наступила, еще шире простор. На лыжах вместе (до склонов машиной всегда пожалуйста, очень удобно); на секции альпинистской перезнакомился с Сергеевыми сотоварищами (не шибко понравился только Воронову); а прослышал о предполагающемся траверсе Скэл-Тау, и вовсе прилип. И наконец свершилось: получил приглашение в дом.

Сначала хотел букет из алых роз (ниточка имелась в некую оранжерею через некую садовницу), но, поразмыслив, понял: вычурно несколько, опять же зима, следует ограничиться коробкой шоколада.

Регина, открыв дверь, признала его тотчас, усмехнулась, но ни слова. Шоколад, однако, приняла и равнодушно поблагодарила. Вскорости начала собираться: «Жизель» у нее. Так и подмывало предложить свои услуги, подбросить к театру. Вспотел даже, но сдержался. На долгое терпение, понимал он, надо себя готовить.

Этим ознаменовался новый виток в их отношениях. Собственно, отношений по-прежнему не было. Было настойчивое стремление Жорика, оно крепло, разгоралось сильнее, безудержнее от ее холодной сдержанности. И еще любопытный момент: Сергей по идее должен бы скорехонько засечь его ухищрения, множество как бы непреднамеренных совпадений, приводивших к чересчур уж случайным встречам, а он не реагировал. Не замечал? Или настолько уверен в несостоятельности Жориных поползновений, что не желал придавать излишнего значения?

А Жорику мерещилось: еще немного, и вместо: «Я тороплюсь, у меня репетиция!», или: «Меня ждет муж». — «Он же уехал, он в командировке, ну что вам свободный вечер проводить со свекровью дома? Столик заказан, джаз отличный, я давно мечтал потанцевать с вами!» — «Если я говорю — ждет, вы не смеете мне возражать!» — так вот, вместо загодя известных отказов ну хоть в машину его сядет, и тогда… Что тогда? Что-что! Ясное дело, повезет послушно к ее дому в осточертевший Теплый переулок, как пижоны москвичи на старый лад называют ее улицу. То… Впрочем, гнал суеверно залихватские свои предположения. Не больно же весело всякий раз рушиться с небес на землю.

— Мне и в театр на ваши спектакли не ходить? — спрашивал убитым голосом.

— Почему? Вовсе не обязательно. — Слегка улыбнувшись в сторону, так что он поискал глазами, кому предназначается ее улыбка, непонятным голосом, тоже как бы не ему: — Мне приятно, когда знакомые смотрят. Можете проводить меня до метро. Я говорю, до метро. В машину я не сяду. На моей остановке будет встречать Сергей.

И более ни единой милости.

А там весна, долгие, заполненные разной нестоящей белибердой вечера, ожидание следующей мимолетной встречи, и никаких обнадеживающих примет, ничего, что разогнало бы сильнее и полнее овладевавшее им, неведомое прежде чувство неудачи. Разве что траверс Скэл-Тау наконец-то утвердили, записали и подписали на группу Воронова. Да только траверс этот, являвшийся, казалось бы, крупной ставкой в его альпинистской карьере, уже не прельщал Жорика, не вдохновлял, так что и тренировки усилившиеся — побоку под разными предлогами. Вообще хандра им понемногу овладела…