Аркадий Минчковский - В наши дни

— А знаете? — Мой знакомый вскинул на меня быстрый взгляд. — Я навсегда запомнил его слова: «Старый клоун — это не смешно».

Из бистро мы уходили последними. Проводив нас, усталый хозяин затворил двери. В это предутреннее время город был пустым. Угасшие рекламы на крышах позволяли увидеть сереющее к заре небо. Изредка нас обгоняли груженные ящиками с овощами небольшие полупикапы. Это из павильонов центрального рынка мелкие торговцы развозили товар, чтобы через час-два продавать его в своих уличных палатках. Мой друг жил ближе меня, и я проводил его до отеля. Не знающий сна портье с готовностью отпер, двери и приветливо, хотя и профессионально улыбнулся, впуская знаменитого русского артиста цирка.

Мы с моим знакомым расстались, чтобы встретиться уже дома, на родине.

Многие знают, я люблю цирк.

Да и как его не любить?! В цирке весело и интересно. Бывает и страшновато. Конечно, не за себя, а за артистов. Ведь чего только они там не вытворяют!

Люблю людей цирка за их нетребовательность к житейским удобствам. За неприкованность к городским квартирам, которые они легко покидают, чтобы отправиться на край света. Но главное, что покоряет меня в циркачах, как их называли издавна, — это дерзостный вызов судьбе, который они запросто считают ежевечерней работой.

Понятно, это бесстрашный народ. Судите сами. Станет ли трус взбираться на полтора десятка метров ввысь, под самый купол, и летать там по кругу, как на «гигантских шагах», да еще вниз головой? Ну, а его красавица партнерша, проделывающая всевозможные трюки на трапеции, которую этот смельчак держит зубами, разве это не отважная женщина? Или решится обыкновенный человек разгуливать с живой пантерой на плечах, будто на нем богатый меховой воротник? Да что там говорить — храбрецы!

И дело вовсе не в том, чтобы влезть черт знает куда и очертя голову прыгать вниз или, демонстрируя неустрашимость, играть с тигром, словно с котенком. Нет, тут всякий раз надо быть твердо уверенным, что ничего с тобой не случится. Просто ты не имеешь права о том и думать. Должен знать — сумею выйти из любого положения.

Да, в цирке ничего нельзя делать кое-как или, просто говоря, спустя рукава.

Попробуйте, скажем, хоть долю секунды быть не настороже, когда за спиной находится зверь, которому невесть что может прийти в его хищную голову, или оплошать, запоздав поймать на руки подброшенного с доски акробата…

Думаете, лучше быть клоуном? Смеши себе народ — и все будут довольны.

Если так рассудили — ошибаетесь. Хороший клоун в цирке — самый искусный и разнообразный артист. Он обязан не только уметь делать то, что делают здесь другие, но еще и провести публику, уверив ее, что перед ней добродушный недотепа, над которым можно вдоволь посмеяться.

Видели вы, как какой-нибудь рыжеволосый чудак о красным носом, подцепленный за шиворот, с невообразимым визгом взмывает под купол, теряя при том свои широченные штаны? Так вот, знайте: этот эксцентрик — самый лучший мастер в группе выступающих воздушных гимнастов.

Что касается меня, то я во всех этих клоунских штуках и разных цирковых фокусах разбираюсь запросто. Ничего удивительного в том нет. В цирк я хожу везде, где только он есть. А наш, ленинградский, посещаю — подумать только! — почти шестьдесят лет. Я бывал в нем так давно и помногу, что друзья мои удивляются, почему я до сих пор не стал там главным режиссером или хотя бы дрессировщиком белых собачек.

Все-таки с годами я сделался в цирке своим человеком. Прохожу туда со служебного хода со словечком «Здрасте!». Меня не останавливают, потому что известно — я давно знаком с директором, инспектором манежа и со многими знаменитостями, которые к нам приезжают и задерживаются, бывает, надолго, пока не меняется программа. Люди эти, между прочим, почти всегда покладистые и симпатичные. За годы я немало поразузнал от них о цирке и стал себя считать в некотором роде знатоком.

Иногда я сижу в первом ряду на служебном кресле и очень бываю доволен, когда работающие на манеже артисты, узрев меня и узнав, поглядывают в мою сторону после проделанных трюков, как бы спрашивая: «Ну как, ничего я сегодня?»

Порой я устраиваюсь на свободном месте, среди прочей публики. Попадаются тут и люди, цирк посещающие изредка, секретов его не знающие и потому многому по ходу представления дивящиеся, как малые дети. В таких случаях, стоит только моему неумудренному соседу по ряду чему-то поразиться — как, дескать, такое возможно, глазам своим не веришь! — я тут же спешу на помощь.

Выступают, например, акробаты-эквилибристы. У нижнего, стоящего на арене, на плечах лестница. Сверху на ней стоит другой и держит на себе еще одну лестницу, а в вышине, на второй лестнице, молоденький гимнаст делает стойку на руках.

Сидящая рядом со мной женщина в страхе зажмуривает глаза.

— Ах, он упадет!

— Ничего страшного не случится, — успокаиваю ее. — Повиснет на лонже и будет плавать, как космонавт в невесомости.

— На какой такой лонже?

Я ей разъясняю:

— На тросе, на канате стальном тоненьком. Видите, вон там, у входа на манеж, молодой человек держит конец? Это и есть трос, а через лебедку он прикреплен к скрытому поясу. Сорвется акробат, тросик натянется и артиста аккуратненько спустят на арену.

— Вот оно как! Спасибо, что сказали, — благодарит женщина и дальше смотрит номер уже без всякого страха.

Или какой-нибудь серьезный дядя интеллигентного вида поражается, куда деваются у иллюзиониста лилипуты. Только что были в ящике и… нате, никого!

И ему, помогаю разобраться.

— Дело в аппаратуре, — говорю. — В ней весь секрет.

— Но где же они все-таки? Куда делись?

— Аппаратура, — повторяю я несколько загадочно. Не могу я открывать профессиональные тайны. Хватит и того, что сказал.

А то еще во время работы с хищниками. Ближайшие соседи начинают переживать за дрессировщика, на которого лев с рыком замахивается когтистой лапой.

— А если он его поранит?

— Бывает. Известны случаи, что и загрызали укротителя. Вообще-то, лев ударом лапы перебивает хребет лошади. Но вы не бойтесь. Он тут просто играет. Так, чтобы публике было пострашнее. Этот лев у него самый ручной, даже защитник от других.

Соседи в ряду уже не беспокоятся за укротителя.

Словом, как кого, а меня в цирке ничем особо не удивишь. Человек я тут бывалый. За себя спокоен так же, как и за всех остальных.

Люблю я цирк и днем. Парадности тут не увидишь и следа. В такие часы распахнуты занавески у входа на манеж. Освещенный дежурными лампочками круглый зал удивляет своей неуютной огромностью. Кресла нижних рядов, словно снятыми парусами, прикрыты от пыли большими белыми чехлами. Отогнув их, в первых рядах сидят всего два-три человека. Оживленно бывает только на арене, Там с утра репетируют. Вот тренируется группа прыгунов. Сейчас они в невзрачных майках, в обычных спортивных штанах. Волосы девушек по-школьному повязаны ленточками. Акробаты разучивают новые трюки. Двое парней прыгают с невысокой площадки на край подкидной доски. С другого ее конца вверх взлетает легковесная девчушка. Сделав двойное сальто в воздухе, она должна «прийти» на плечи стоящего поодаль партнера. Но у группы что-то не получается. Гимнастка повисает над манежем в широком кожаном поясе. Он надет поверх легкого трико. К поясу с двух сторон прикреплены тонкие веревочные канатики. Трос на тренировке опасен. Им можно пораниться. Спущенная на арену девушка снова становится на край доски, а двое опять прыгают. Так делается уже в десятый, может быть, в сотый раз. Усталости тут знать не хотят. Будут прыгать и крутить сальто, пока трюк не станет получаться.