Аркадий Минчковский - В наши дни

Мне нашлось место в седьмом ряду у среднего прохода. Оттуда был отлично виден занавес, за которым скрывались артисты. На тесной площадке сверху настраивали свои инструменты музыканты.

Но вот и зажглись яркие лампы, в сумерки погрузив скамьи со зрителями и высветив желтый круг манежа.

— Представление начинается!

Это чеканно выстрелил словами человек во фраке. Он стоял посреди арены и, крутя напомаженной головой, оглядывал заполненные публикой ряды. Я узнал его сразу. Это был тот самый Иван Августович, сейчас по-особенному шикарный. Я был горд знакомством и с превосходством смотрел на сидящих поблизости мальчишек. Знали бы они, что этот главный распорядитель еще вчера здоровался со мной за руку! Мне очень хотелось, чтобы Иван Августович увидел меня, и я изо всех сил высовывался вперед. Представление меж тем уже шло. Вся в лиловом с блестками на груди гимнастка вертелась на трапеции, укрепленной в вышине. Ее сменил молодой жонглер. Взяв в зубы палочку, он ловил на нее мячи, бросаемые публикой. Потом скакала на лошади наездница с длинными волнистыми волосами и с золотыми кольцами в ушах. Вот она спрыгнула с седла и, отпустив коня, раскланялась перед зрителями. Знакомый нашего деда не отпускал наездницу с манежа, и она снова кланялась, придерживая руками край своей воздушной юбочки, и благодарно улыбалась.

В это время за моей спиной послышался оглушительный свист. Вниз по проходу, топая ножищами и вовсю вопя «браво, браво» и «бис», пронесся рыжий клоун. В вытянутых руках, на которых манжеты болтались отдельно от рукавов, он держал горшок с цветком, намереваясь поднести его наезднице. Рыжий уже было перепрыгнул через барьер, но споткнулся, растянулся. Горшок вылетел из рук, взорвался и разлетелся на куски. Клоун поднялся, выплюнул с полкило опилок и, громко рыдая, прохромал за наездницей.

В следующий раз он выбежал на арену сразу же после выступления прыгунов-жокеев. В руках Рыжего оказался длинный хлыст. Он щелкал им и требовал от одного из подметавших манеж униформистов, чтобы тот изображал коня. Ловкий парень, пробежав один круг, сумел провести Рыжего и выманил у него хлыст. Теперь, уже сам превратившись в дрессировщика, униформист гонял клоуна. Он заставлял его бегать все быстрее и быстрее. Клоун несся по кругу, широко раскидывая ноги в узких клетчатых штанах. Он тяжело дышал и, оглядываясь, просил пощады. Размалеванное лицо с загнутым вверх глупым носом стало совсем не смешным, хотя иные из публики и радовались потехе. Мне сделалось жаль бедного Рыжего? Густой грим не скрыл от меня того, что клоун был стариком.

И тут я чуть не закричал, пораженный внезапным открытием. В гоняемом униформистом Рыжем я узнал нашего деда. Не было сомнений — это он. Его смешная походка носками врозь. Именно так он бегал по лесу, пугая пичужек. Это были его длинные костлявые руки, высовывавшиеся из коротких рукавов.

К моему счастью, фрачный распорядитель прекратил затянувшееся чудачество. Он забрал кнут у молодого униформиста и, погрозив ему, прогнал обоих с арены. Рыжий ускакал за кулисы, держась за штаны, а Иван Августович объявил:

— Весь вечер у ковра клоун Мишель!

Сраженный невероятной новостью, я в антракте не находил себе места. Наш дед — рыжий клоун! Что делать — радоваться? Но ведь деда все обижали. Разве это было смешным, хоть он и старался рассмешить публику? Кончились подозрения о дурном прошлом Пантелеича. Он служил в цирке, с ним и побывал повсюду. Но почему не хотел об этом ничего рассказывать? Стыдился, что всю жизнь падал и глотал опилки? Что получал по заду метлой, что его гоняли? Но ведь это было понарошку. И потом, зачем тогда вернулся в цирк и вот снова на манеже?..

К антракту на улице потемнело. В пространство меж мачтами и поднятым на них брезентом гляделись звезды. Зрители выходили на площадь, но я не покидал шапито. Я обходил круг барьера, приближался к занавесу, отделявшему нас от служебных помещений цирка. Пытался заглянуть за него и узнать, что там делается. Но подойти не позволяли дежурившие у выхода на арену служители. С той стороны из-за занавеса до меня доносился непонятный запах. Пахло горьким и немного кислым теплом. И тогда я вспомнил — ведь так же пахнул сундук нашего деда. Это был запах цирка, который навсегда въелся в стенки ящика. Почему же, почему дед все скрыл от меня?..

Во втором отделении Рыжий выходил несколько раз. Когда выступали собачки, дед вертелся среди них и ускакал с манежа только тогда, когда и ему, как заупрямившемуся шпицу, дали конфетку. Он еще путался в сетке, которую натягивали для воздушных гимнастов. Желая показать, что может быть акробатом, скинул пиджак, и оказалось, что у него вместо рубашки только бант с драным нагрудником и весь он по пояс голый. Не очень-то смеялась публика над его шутками. Но я всякий раз, когда видел, что Рыжий хочет рассмешить зал, хохотал во все горло. Мне очень хотелось поддержать деда, и я делал вид, что смеюсь от души. Но на самом деле ни его грим, ни приклеенный нос не могли скрыть от меня невеселого лица деда. Лучше бы, думал я, никогда не знать, что он был клоуном.

Кончилось все тем, что перед выступлением джигитов надоевшего униформистам Рыжего закатали в ковер и, верещащего и дрыгающего ногами, увезли на тачке.

В заключительном параде дед, чуть ссутулившись, стоял на нашей стороне цирка. Я был рад, что он на меня не смотрел.

Лишь только участники программы стали покидать манеж, я бросился к выходу и, пробившись сквозь толпу, побежал к дому.

Сидя на представлении, я твердо решил скрыть от деда, что был в цирке, видел его и узнал. Тогда не придется уверять, что мне было смешно.

Хорошо, что отец с матерью еще не возвратились со свадьбы. Никто не знал, когда я вернулся.

Войдя в дом, я прежде всего включил всюду свет. Потом решил — разденусь и улягусь в кровать. Потушу лампу, сделаю вид, что давно сплю. Дед и подумает, что я нигде не был.

Щелкая выключателями, я меж тем забрел в его комнату и невольно, по привычке, взглянул на сундук. Тут я заметил, что наружный замок был оставлен вдетым в одно кольцо. Убежденный в том, что ящик заперт на ключ, я все же подошел к нему и тронул крышку. К моему изумлению, она легко подалась вверх. Сундук раскрылся.

Еще несколько секунд я колебался. Так долго испытывающий мое мальчишеское любопытство загадочный ящик готов был открыть свою тайну, а вместе с тем и тайну нашего непонятного деда, хотя теперь уже… Я поднял крышку, откинул ее к стене.

Сундук был заполнен лишь наполовину. В нем лежали удивительные вещи. Забыв обо всем и, главное, о том, что собирался в постель, я стал вынимать оттуда одно за другим: посеребренную ложку такой величины, что я бы мог в ней усесться, ненастоящий будильник размером в банный таз, ножницы из жести с лезвиями длиной в метр, толстую бамбуковую трость и другие немыслимые клоунские доспехи.