Мира Смирнова - За окнами сентябрь

Тут Вера взглянула на часы и ахнула: уже три часа!

— Вы устали, — ласково сказал он, — фундаментально ложиться не стоит, но подремлите, а я покараулю вас. — Он подложил ей подушку под голову, прикрыл ноги и сел напротив.

Вере показалось, что она только-только закрыла глаза, как услышала голос:

— Подъезжаем. Вы так крепко спали, что будить было жалко.

Он помог ей встать, подал шубу. Вещи уже были сложены, цветы завернуты. Состав медленно вытягивался вдоль ночного пустынного перрона. Вера выглянула в окно, и первое, что она увидела, — зевающего во весь рот Петьку. Рядом стояла нахохлившаяся Таня, за ними громоздился Павел. Явились все-таки! «Что он мучает детей!» — разозлилась она на Павла и, повернувшись к Глебу Сергеевичу, кивнула в окно:

— Мои встречают, — и быстро добавила: — Значит, завтра в десять.

Он молча наклонил голову.

На перроне она расцеловала детей — Петька увертывался: стеснялся нежностей при постороннем, — подставила Павлу щеку и, объясняя присутствие Глеба Сергеевича, стоящего рядом с ее чемоданами, сказала:

— Мой попутчик, очень скрасивший скучную дорогу.

Глеб Сергеевич поклонился, отдал Павлу чемоданы, улыбнулся детям, пожелал ей всего доброго и широким шагом, не оглядываясь, ушел. У Веры сжалось сердце — так уходят навсегда.

Первый день прошел как обычно. Вера с ходу включилась в домашние дела. Отправив детей в школу и убедившись, что дом основательно запущен, убирала, стирала, готовила обед и даже испекла пирог — первый обед должен быть праздничным.

К приходу детей все было готово, чемоданы распакованы, подарки разложены. В каждом городе она накупала подарки всему семейству и к концу поездки так обрастала вещами, что приходилось приобретать дополнительную тару. Конечно, то же самое можно было достать в Ленинграде, но привозное интереснее.

Насладившись восторгом детей, снисходительной улыбкой мамы (максимальное выражение удовольствия, большим она не баловала) и тихой благодарностью Павла, она выслушала рассказы о событиях, происшедших без нее. Сначала сообщили приятное: у Петьки «пятаки» по основным предметам и он выпилил для нее ажурную полочку. Таню избрали комсоргом класса, и она сделала доклад по истории, который учительница признала лучшим.

Потом полезли неприятности, виновником которых, как всегда, был Петька. На уроке сказал учителю: «Что вы кричите как зверь?» — и родителей вызывают в школу.

— Разве звери кричат? — удивилась Вера. — По-моему, они рычат, воют?..

— О чем ты говоришь! — возмутилась бабушка. — Внуши ему, чтобы он не смел так разговаривать со взрослыми.

— А он не имеет права кричать! — защищался Петька. — Я только повернулся за резинкой, а он как заорет!

Кроме того, любимый сын потерял где-то учебники (у Петьки получалось, что не он их потерял, а они сами его покинули), теперь он ходит готовить уроки к товарищам и пропадает там. Разбил нос сыну соседа, и отец того приходил жаловаться. Петька, никогда не признающий себя виноватым, горячо доказывал, что все это «случайно» — роковое стечение обстоятельств.

Бабушка категорически заявила, что больше она с ними не останется. Петька неслух, и ей с ним не справиться, а Таня — большая девочка — ничем ей не помогает. Или сидит уткнувшись в книжку, с места не сдвинешь, или к ней приходят подруги, они часами шепчутся и глупо хихикают. «Он» же детьми не занимается — бережет свой покой.

Вера, не хотевшая портить первый день, ласково пожурила детей, и щедрый на посулы Петька тут же обнял бабушку, клятвенно заверяя: «Буся, теперь все! Вот увидишь!» — и обожающая его бабушка начала таять.

Таня, стараясь делом доказать несправедливость обвинений, помогла убрать со стола, вымыть посуду, и день прошел мирно, радостно.

Занимаясь привычными делами, выслушивая домашних и рассказывая сама, Вера неотступно думала о завтрашнем дне, временами приходя в отчаяние, — он не позвонит! Внезапное появление мужа, наверно, неприятно удивило Глеба Сергеевича, а то, что она даже не упомянула о его существовании, выглядело некрасиво — почему-то скрыла, как бы солгала. Потом, перебрав в памяти его слова, взгляды, она почувствовала уверенность — непременно позвонит! Не может быть иначе!

Вечером, уложив детей, приняв ванну, она уселась с ногами в кресло, дожидаясь, пока подсохнут волосы, а Павел, закурив, походил по комнате и, остановившись около нее, запинаясь, сказал:

— Ты прекрасный человек… Ты все понимаешь…

«Выспался, — подумала Вера, — вспомнил! Как разлука подогревает». И тут же выплыло: «обворожительная» — Павел и слова такого не знает!

Он продолжал о чем-то говорить, а она думала, что ей делать, если Глеб Сергеевич завтра не позвонит. Она знает только, что ему забронирован номер в Октябрьской, но фамилию его не запомнила. Как же…

— …позволишь мне видеться с детьми? — вдруг услышала она слова Павла и удивленно спросила:

— А кто тебе мешает?

— Очень… очень благородно… — сбивчиво забормотал он, — я так ценю… испортил тебе жизнь… был в тягость… всегда понимал, а ты ни слова… Я тебе друг до конца дней… если когда-нибудь смогу… ты знай…

«О чем он?» — Вера озадаченно смотрела на покрытое пятнами лицо мужа, на его прыгающие губы, понимая, что было сказано что-то важное и трудное для него. Но что? И, жалея его, сочувственно попросила:

— Не волнуйся ты так.

— Перед тобой на колени… — и действительно, с некоторым кряхтеньем он, опустившись около кресла, чмокнул ее опущенную руку.

«С чего его вдруг разобрало?» — удивилась лишенная сентиментальности Вера. И чуть улыбнулась, вспомнив, как один деятель в Филармонии говорит: «безовкусица».

— Когда ты разрешишь? — молитвенно глядя, спросил он.

— Что именно?

— Переехать…

— Куда? — Вера пыталась ухватить суть.

— К ней… Лиде… Лидии Григорьевне…

«Стоп! — поняла наконец Вера. — Кажется, он бросает меня? Дождалась!»

Ей стало невыносимо обидно. Столько лет она собиралась расстаться с ним и не делала этого, как ей сейчас казалось, из жалости к нему — он ведь обожает ее, а он, ее тюлень-телепень, привычный и надоевший как ленинградский дождь, так развернулся — нашел женщину, которая, очевидно, полюбила его… Фантастика!

Вслух она спокойно сказала:

— Когда хочешь. Как тебе удобнее, — и досадливо прибавила: — Встань, пожалуйста, мы не на сцене.

Он неловко поднялся, наверное затекли ноги в непривычном положении, и нерешительно произнес:

— Может быть, завтра? Тебе никаких хлопот… Я только свои носильные вещи…

— Почему же? — покровительственно возразила Вера. — И постельное белье возьми, и… все, что нужно. Что уж так — совсем без приданого?

— Разумеется, деньги на детей я тебе…