Мира Смирнова - За окнами сентябрь

— А вот этого не будет! — отрезала она. — Сама справлюсь.

— Ты у нас кормилица, но я тоже должен…

— Нет!

Она знала, что ее отказ глубоко уязвит Павла: «И ты мне не нужен, и деньги твои не нужны».

И, желая показать, сколь незначительно для нее происшедшее, зевнув, буднично произнесла:

— Давай ложиться. Волосы уже сухие, а я прошлую ночь почти не спала.

Его ошеломленное лицо принесло ей некоторое удовлетворение, но она вдруг почувствовала, что раздеваться, ложиться при нем неприятно — уже стал посторонним, — и сонно попросила:

— Взгляни, пожалуйста, закрыла ли я газ.

— Сейчас… сейчас… — горько прошептал он и покорно зашаркал на кухню.

К его возвращению она уже легла и, повернувшись к стене, делала вид, что спит.

Так и кончилось ее замужество!

— Подъезжаем, — заглянула в дверь проводница, — станцию свою не проспите.

Поезд уже замедлял ход.

На перроне Вера спросила, как доехать до гостиницы, и села в автобус. Выйдя на указанной остановке, она очутилась на ярко освещенной площади, наглядно показывавшей борьбу старого с новым в этом городке: направо возвышался большой современный куб с множеством стекол, светящаяся надпись поясняла — «Дом культуры», напротив закругленным торцом стояло длинное приземистое здание очень старой постройки, сзади был скверик с обелиском, на площадь втекали три улицы. Куда идти? И спросить некого — ни живой души! Вере вдруг стало весело — давно в ее жизни не было приключений. «Обследую все», — решила она и, по щиколотку утопая в размокшем снегу, перешла площадь и двинулась вдоль старинного здания. Первый этаж его был сплошь занят магазинами — местный Гостиный двор, — но в середине дома она обнаружила дверь с покосившейся вывеской «Гостиница». «Приключений не будет», — подумала она и, открыв дверь, поднялась на второй этаж.

Дежурный администратор, по-домашнему завернувшись в теплый платок, вязала на спицах. Узнав фамилию Веры, она подтвердила, что да, ей забронирована койка.

— В общем номере? — с подчеркнутым удивлением осведомилась Вера. — Это невозможно! Может быть, найдется отдельный?

Властная нотка в голосе, видимо, произвела впечатление, и администратор со вздохом сказала:

— Одноместный в резерве держим. Ну, так уж и быть…

Вера сдала паспорт, заплатила, и дежурная проводила ее в номер, оказавшийся крошечной кельей с окном-амбразурой. Взглянув на узенькую железную кровать, Вера ехидно справилась:

— Кроватку в Алексеевском равелине позаимствовали?

Дежурная, ничуть не обидясь, объяснила, что к Ноябрьским сдают новую шестиэтажную гостиницу, а эта закрывается и им теперь уж ничего не дают, и, пожелав приятных снов, ушла.

Вера кое-как умылась ледяной водой, тщательно обследовала постель — старенькое белье было абсолютно чистым, — приняла снотворное и улеглась на застонавшую даже под ее небольшим весом кровать. Отвлекая себя от мыслей о завтрашнем концерте — разволнуешься, совсем не уснешь, — она снова вернулась к мыслям о прошлом.

Тогда, той ночью, ей хотелось зареветь от обиды. Но она не позволила себе — завтра будут набрякшие глаза. Может быть, она все-таки была привязана к Павлу? Он тоже не спал, ворочался, тяжело вздыхал. А она старалась сообразить — кто же та женщина? Имя было смутно знакомым.

Вера никогда не интересовалась работой мужа, его служебными отношениями и даже о теме его диссертации толком не знала. Когда ее спрашивали об этом, она пожимала плечами: «Какая-то абсорбция…» После его защиты дома был устроен прием. Пришло человек двадцать совершенно незнакомых людей. Среди них была маленькая, завитая барашком, остроносенькая женщина в необычайно ярком платье. Даже глаза резало, — вспомнила Вера свое впечатление. Кажется, ее звали Лидой? Совершенно верно! Когда вечер был уже в разгаре, счастливый, подвыпивший Павел обнял эту женщину за плечи и попросил:

— Спойте, Лидуша.

Она кокетливо взглянула на него и тоненьким голоском затянула «Рябину». «Деревенские посиделки», — оценила про себя Вера ее выступление.

После ухода гостей, когда они вдвоем ликвидировали «угар и горчицу», как называла Вера последствия приемов, она скептически спросила, кто эта «вокалистка». Павел объяснил, что она младший научный сотрудник, и с несвойственной ему горячностью добавил: очень добрый и несчастливый человек. Горячность его Вера отнесла за счет градусов и велела не трогать посуду. Несомненно, это она! Значит, уже тогда что-то было! Стало еще обиднее.

Утром, делая вид, что ничего не произошло, Вера накормила всех завтраком, проводила и уселась среди утреннего беспорядка, пытаясь представить себе, как теперь все будет. Дома нужно делать «бонн мин», дети и мама должны быть уверены, что расстались они по взаимному доброму согласию. А разве это не так? Она ведь всегда хотела.

— Хотела, хотела, — поддразнила она себя, — а теперь, кажется, расхотела?

Подруги будут возмущаться, сочувствовать, утешать, а она не выносит, когда ее жалеют. А кто поможет детям по математике, физике? А брикеты для ванны? Господи, какая ерунда лезет в голову!

Она пошла в свою комнату, взяла с кресла брошенную Павлом фланелевую рубашку и, сдерживая подступающие слезы, прижалась к ней лицом — завтра рубашки уже здесь не будет.

От телефонного звонка она вздрогнула, даже забыла, что ждет его, схватила трубку и, услышав голос Глеба Сергеевича, подобралась, на его вопросы ответила, что чувствует себя прекрасно, и охотно согласилась пообедать с ним. Положив трубку, она с удивлением почувствовала: все, что только что волновало ее до слез, отступает.

Как мудро распорядилась судьба: именно сейчас появился Глеб Сергеевич.

Несмотря на трезвость мыслей, Вера была суеверна — довольно распространенное явление в актерской среде. Ей казалось, что существует судьба, рок, нечто занимающееся лично ею, и по разным, ей одной понятным, приметам угадывала его предначертания.

Быстро наметив план дня, она прежде всего отправилась к ларингологу, пожаловалась, что садится голос — переработала, — и получила бюллетень. Теперь она свободна пять дней! «Ничего, — успокоила она свою совесть. — Могу себе позволить, кучу денег зарабатываю».

Подавая детям обед, она мимоходом сказала:

— Папа сегодня от нас переезжает. Танюша, помоги ему собраться, я не успею — у меня концерт за городом.

Дети всполошились:

— А куда папа? Почему?

— Постараюсь объяснить, — улыбнулась Вера, думая: «Почему самое трудное всегда достается мне?» Она присела за стол, помолчала, потом мягко, спокойно проговорила: — Мы решили расстаться… разойтись…

Петька сжался, как от удара, а Таня выкрикнула:

— Почему? Вы поссорились?