Василий Золотов - Земля горячая

— Радистом? — переспросил Ваня. — А сто, разве на плавкране и рация есть?

— Сразу видать, темный человек! — махнул рукой Лешка. — «Рация есть?»! Да там целая радиорубка, помощней всей вашей радиостанции. Понятно?

— А еще кто с вами? — спросила я.

— Боцманом — Шеремет, механиком — твой Валентин.

— Но ведь он не имеет диплома!

— В Корсакове сдаст экстерном на механика-универсала третьего разряда. Батя дал ему в учкомбинат отношеньице. Ты бы, Галина, со своей стороны поговорила с Ерофеевым — у него в Корсакове дружок капитаном порта… Как-никак поддержка.

— Еще чего не хватало, — с нескрываемым раздражением сказала я и тут же поинтересовалась: — А ты-то чего болеешь за Валентина?

— Да как же, ведь он — твой муж…

Ничего не ответив Лешке, я лишь пожала плечами и вздохнула.

Неподалеку работали Степанов, Кириллов и все остальные ребята из бригады грузчиков. Я сразу почувствовала себя дома, среди своих. О Валентине не хотелось думать. Но мысли о нем все равно преследовали меня. «Как же он может сдать на механика третьего разряда, да еще и универсала, когда у него нет даже семилетнего образования? Что-то не то… Булатовские штучки!»

Думая об этом, я подошла к грузчикам.

Матвей возился у стропа — никак не мог завести его под груз. Кириллов легонько оттолкнул его плечом и двумя-тремя ловкими движениями оцепил штабель.

Лебедка заработала, гора досок поплыла в трюм.

Я заметила, какой благодарный взгляд бросил Матвей на Кириллова. Бригадир же, сделав свое дело, как ни в чем не бывало отошел в сторону. Не последовало ни «внушений», ни «прочисток». Просто молча отошел — и все. Меня это удивило. Раньше без подобных «прочисток» не обходилось ни одного дня. Помню, Кириллов то и дело сверлил серовато-стальными, навыкате глазами Матвея. А тот, морщась, не выдерживая пронзительного, сурового взгляда Кириллова, почешет затылок и отворачивается. Не мог он переносить эти молчаливые «внушения», тяжело вздохнув, старался в таких случаях работать остервенело, как будто бился с нечистой силой, чтоб не придирались. При этом курил одну папиросу за другой и, как мне казалось, клял в себе того до убожества жалкого неудачника, который уживался в его душе с другим человеком — работягой и настоящим парнем.

В последнее время Матвей, чтобы избежать осуждающих взглядов бригадира, работал с какой-то невероятной одержимостью, не хуже Степанова или Шеремета, но равным среди других членов бригады все же себя не считал. Он не раз признавался мне в этом. Вероятно, Матвей догадывался, что его доля в бригадной выработке достигалась бесхитростной, грубой физической силой, и только. Труд же остальных членов бригады озарялся не известным Матвею сдержанным внутренним светом, похожим на свет огня в горне.

Какая страсть раздувала этот огонь — Матвей не понимал. Он не мог понять этого, как не мог понять и отношения ребят к нему. Он прятал душу свою перед в ими за семью замками, хотя грузчики, судя по всему, относились к нему теперь не плохо.

Вот и сейчас Матвей, обливаясь потом, снова пытался затянуть строп под доски, но у него не получалось. Рядом вдруг выросла тень. Матвей хотел было повернуться, но неожиданно на его плечо легла широкая ладонь Покровского-Дубровского. Сутулая спина Матвея разогнулась, и он хмуро бросил:

— Как-нибудь сам зацеплю, в помощниках не нуждаюсь…

— Эх ты, тяпа-ляпа, шапка набекрень. Между прочим, сходи-ка в обогревалку да забери свои яблоки…

— Я их там не оставлял!

— Не оставлял, так тебе оставили. Бригадир на всех купил ящик, вот и поделил. Иди, не ерепенься…

Матвей недоуменно посмотрел на Виктора.

— Чего уставился, иди… — И, достав из кармана сочное красное яблоко, впился в него зубами. Достал еще одно и протянул мне: — Галина Ивановна, отведайте…

Матвей обтер руки о спецовку и пошел в обогревалку. Вместо него на застропку встал Виктор.

Минут через десять Матвей вернулся. Он с наслаждением грыз молодыми зубами сочное яблоко. Предложил было одному, другому грузчику. Ребята отказывались — у них были свои. А я, чтобы не обидеть парня, взяла одно.

Принимая яблоко, я подумала о Матвее. Все мы на первых порах, как только человек вышел из беды, стараемся помочь ему, подпираем плечом. А дальше?.. Что же дальше? Люди могут пособить, поддержать. Но каждый из таких, как Матвей, в конце концов сам должен схватиться со своим недугом, сам должен ломать черту рога. Личность, по-моему, обязана искать и находить себя и в ответ платить людям достойно. Иной же человек, наоборот, только и знай тянет других за руки, канючит у них уйму забот о себе, сам же не дает ни на полушку. Меня почему-то охватило беспокойство за Виктора, припомнились его нервозность, метания, горячка. Не опоздать бы вовремя подать руку вот такому, как он, пока совсем не отчаялся, увидеть в нем человека, иначе…

Ведь сломленная личность обновляется в страшных муках.

Взгляд мой остановился на лиловатых хребтах сопок. Вечный снег лежит на них, из-под него бьют горячие ключи, магма клокочет в кратерах, курятся вулканы… Геологи говорят: «Камчатка — земля молодая, с характером, только-только еще складывается». Что ж, пожалуй, это так. Характер Камчатки выковываетея на большом огне. Люди тоже выковываются на огне. Мне очень хочется верить в то, что из Матвея получится когда-нибудь настоящий человек.

Матвей доел яблоко и вдруг неожиданно для меня проговорил:

— Квартирку надо менять. Хочу из нового домика тягу дать, а то, чего доброго, влипнешь…

— Почему? — вскричала я, недоумевая.

Все тяжело вздохнули, а Кириллов безнадежно махнул рукой.

— Вы разве не знаете?

— Я только что с Пристани…

Покровский-Дубровский присвистнул и, оглянувшись, заговорщически прошептал:

— Влипли мои кореши, как говорится, ни за понюх табаку…

— В чем дело? Объясните толком.

— Домики-то эти мы, дураки, строили из ворованного материала. Понятно?

— При чем же тут грузчики? Отвечать будет тот, кто давал им материалы, — сказала я, поняв, о чем идет речь.

— Да тут говорят, — вмешался в разговор Степанов, — что и нас судить будут. Жена вот уже который день в слезах ходит, кричит на меня: вызвал, мол, на край света, а сам опять сядешь, антихрист. Как ее успокоить, ума не приложу. Зайдите к нам, Галина Ивановна, поговорите о жинкой.

— Обязательно зайду, — пообещала я. — Вам бояться нечего, лишь бы душа была чиста.

— Душа-то душой, а где жить будем?

— Как это где? В домах.

— Ломать их, наверно, будут…

— Голову кто-нибудь на этом деле обязательно сломает, а жилье жильем и останется. Как жили, так и будете жить.

Мы подошли к ряду новеньких, недавно выстроенных домиков. Когда-то Шура, да и я, глядя на них, радовались, теперь же, с той поры, как стала известна вся история их постройки, они мне не казались такими красивыми, как раньше…