Василий Золотов - Земля горячая

— Значит, зайдете? — повторил Степанов, когда я с ними прощалась.

— Обязательно.

Не помню сейчас почему, но я медленно пошла к тем окнам, которые так манили меня раньше, — к окнам нашей с Валентином комнаты. И тут что-то словно толкнуло меня. Я остановилась. Зачем я туда иду? А если Валентин дома?.. Что, что я скажу ему? И я повернула к бараку, в котором жила Шура. Постучав, открыла дверь и сразу увидела Толю Пышного, сидевшего за столом. Он протянул мне руку, с явным сочувствием пожал ее.

— Неужели это правда?

— Что именно?

— Говорят, расходитесь?..

— Да, расходимся.

Должно быть, Шура ввела Толю в курс моих дел. Потому и выглядел он немного недоумевающим и растерянным.

— Послушай-ка, Галина, ведь ты же член партии, член бюро. Что скажут люди? Булатов просил уговорить тебя не делать этого шага, особенно сейчас, перед отчетно-выборным собранием…

— Собрание?.. А когда оно состоится? Я с этой поездкой на Пристань совсем выбилась из колеи.

— Сегодня в восемнадцать ноль-ноль, через час, — И, повернув голову к Шуре, спросил: — Так, значит, договорились?

— Нет, — твердо сказала Шура.

— Ну, смотри, как бы тебе хуже не было. Мое дело — предупредить… — Сказав это, Пышный вышел.

— О чем он просил тебя? — поинтересовалась я.

— Булатов с Толей набросали текст, по которому я должна выступить на собрании. Насколько я поняла, главное в их бумаженции — это какие-то доводы, оправдывающие недостатки в работе порта. Ох, и деляги… Да, новостей, Галка уйма!

— Рассказывай…

— А ты в управлении была?

— Ой, нет! — Я вспомнила, что так и не доложила Кущу о результатах командировки, и бросилась к двери.

— Да ты бы хоть поела…

— Потом! — крикнула я уже из коридора.

Кущ сообщил мне немаловажные новости — прокурор да и райком поддержали Булатова. Тот совсем зарвался и в ответ на то, что Дудаков и Кущ подняли вопрос о разбазаривании груза и, в частности, о включении в акт якобы смытого штормом пиломатериала, уволил Дудакова, а когда узнал, что тот хочет ехать в Питер, в обком партии и пароходство, приказал не сажать его ни на одно судно — пусть посидит у моря, подождет погодки. Мало того — хитроумный Семен Антонович договорился с аэродромом, и там тоже волынят — не торопятся продать Дудакову билет. Ну и негодяй все-таки этот Булатов! Кущ был взбешен, рвал и метал: «Подумай только, царек Кучум нашелся! Ну, погоди же!..» Прощаясь со мной, Кущ сказал, что все равно в Питере об этом узнают и что он во всем поддерживает Дудакова.

Голова моя пошла кругом, когда я узнала эти новости. Что же это такое, почему на Булатова нет никакой управы? Творит одно беззаконие за другим, и все сходит ему с рук.

На собрание я едва не опоздала — встретилась с Натальей Ивановной и от нее узнала, что Валентин улетает завтра утром. Ну и слава богу, без него хорошенько подумаю насчет развода.

Поднимаясь по трапу «Богатыря», я столкнулась с Александром Егоровичем. Он крепко пожал мне руку. «Надеюсь, ты человек стойкий!» — как бы говорило его рукопожатие.

— Опаздываешь, Галка. Регистрация уже началась.

А я спросила его о том, о чем забыла спросить у Натальи Ивановны:

— Что тут с Малышом стряслось?

— Какой-то подлец отравил… — Лицо Бакланова как-то вдруг постарело, стало морщинистым и злым.

Нас позвали в зал. Собрание уже началось. Председательствовал Бакланов. Мне показалось странным, что Булатов не попал в президиум. Но тут Семен Антонович спокойно, с достоинством поднялся вдруг на сцену — важный, под глазами вельможные мешочки, — сел за стол президиума, рядом с председателем. На лице Бакланова мелькнула улыбка, он что-то шепнул Булатову на ухо, но тот отмахнулся. Из зала послышались смешки.

— Чего это Булатов-то выставился? Чай, не выбирали! — крикнул кто-то.

Семен Антонович грубо сказал Бакланову:

— Кончай этот базар, веди собрание.

Бакланов резко поднялся и неожиданно сказал:

— Товарищи, прежде чем предоставить слово для отчетного доклада, я предлагаю обсудить непартийное поведение коммуниста Булатова…

— Пусть сидит, раз ему так хочется, — послышался чей-то хриплый насмешливый голос.

Булатов рыскал злыми глазами по залу, пытаясь разглядеть того, кто так непочтительно посмеялся.

— Хорошо, — сказал Бакланов, — тогда давайте проголосуем. Кто за то, чтобы ввести товарища Булатова в состав президиума?

Шура, сидевшая недалеко от меня, что-то громко шептала Минцу. До моего слуха донеслось:

— Это же не в первый раз! Он на профсоюзные собрания частенько опаздывает, зато прямо проходит в президиум…

— Да это все мелочи, — ответил Минц.

«Мелочи? — подумала я. — Нет, это не мелочи, по таким мелочам определяется лицо человека».

Не много рук поднялось за то, чтобы ввести Булатова в состав президиума, но и против никто не голосовал. Многие просто воздержались.

Когда наконец в зале стало тише, Бакланов кивнул Пышному. Толя вышел на трибуну, солидно откашлялся, отпил воды из стакана и начал…

Я вслушивалась в каждое его слово и никак не могла понять, что он делает: то ли читает отчетный доклад, то ли глаголет о подвижнической жизни Булатова на Камчатке. Непомерным славословием и фальшью было проникнуто чуть ли не каждое слово Толи.

— …По его личной инициативе вырос поселок портовиков, постоянных работников порта, а не сезонников! К нам идет новая техника, вырос коллектив, причем здоровый коллектив. Правда, есть еще у нас люди, которые вставляют палки в колеса, не дают спокойно работать. Мы, коммунисты, должны дать им отпор…

Сзади меня кто-то крикнул:

— Кому это «им»?.. Яснее!

Толя оставил возглас без внимания, продолжая твердить о больших успехах в работе порта. Я негодовала после каждой его тирады — ни одного слова критики в свой адрес, в адрес партбюро. Ай да Пышный! Прямо жонглер! Кроме того, в докладе ни слова не говорилось о разногласиях между Булатовым и Ерофеевым. Зло на Пышного росло с каждой фразой. Я чувствовала себя усталой, очень хотелось есть, а тут этот пустой доклад. И для чего я торчу здесь? Спасибо еще, Шура сунула мне небольшой сверток с двумя бутербродами. Я отламывала по кусочку, поминутно оглядываясь.

Доклад наконец кончился. Тут же было решено вопросы задавать в письменном виде — Толя ответит на них после прений.

Первые выступающие в унисон с Пышным пели бесконечные дифирамбы Булатову. Но вот вышел на трибуну Ерофеев и сразу повернул ход собрания в другую сторону.

Я взволнованно прислушивалась к его спокойному, чуть насмешливому голосу.

— …А зеркало-то перед нами поставил товарищ Пышный с изъянцем. Ишь какие красавцы мы в этом зеркале! Прямо скажу, товарищи, — доклад совершенно не самокритичен. В порту грубо нарушалось трудовое законодательство, а партбюро по этому поводу так и не собралось. Ничего не было предпринято. Да разве не наше это дело — отдых и работа людей? Это главное, это самое главное наше дело. Теперь насчет лесоматериала. Тут Пышный хвалил Булатова за строительство домов. Что ж, дело сделано неплохое, рабочие выражают руководству порта свою благодарность. Но за чей счет это сделано? За счет севера Камчатки, где лес в сто раз нужнее, чем у нас, где тоже нуждаются в постоянных кадрах, а не в сезонниках. Порт беззаконно, воровски присвоил чужой груз. Мне, товарищи, как моряку, стыдно за всю эту грязную историю. Позор падает на весь наш коллектив. Честное слово, так бы и провалился сквозь землю. Прямо скажу — таким, как Пышный и Булатов, из-за подобных дел не место в руководстве партийной организации порта.