Виктор Малыгин - По дороге в завтра

— Я мог бы еще сыграть, романс могу. Не знаю его названия, но хороший романс.

Ему ответили:

— Играй!

Он сыграл и опять ждал чего-то. Тогда очень внушительный голос выручил его:

— Хватит, Миша.

Букреев, ничуть не обидевшись, поднялся и объявил:

— Мария Павловна Руднева!

Он сделал это с особым удовольствием, так как Руднева по его просьбе и подготовила сегодняшний концерт.

Мария Павловна была чуть выше среднего роста, в белой по-украински вышитой кружевами блузе, в юбке бежевого цвета, на голове ее покоились темно-русые, аккуратно уложенные в узел тяжелые косы. Ее красиво изогнутые брови поднялись. К ней склонился Букреев, и она что-то шепнула ему. Тот объявил:

— «Тройка».

И в тишину просторов полилась песня. Мария Павловна пела мягким грудным голосом, сдержанно и в то же время с большой душевной силой. Глаза ее то останавливались на зрителях, то устремлялись куда-то вдаль.

Истомин взял за рукав Денисова:

— Кто она?

— Как же ты, директор, не знаешь своих людей!.. Фельдшерица. Приехала неделю назад.

— Припоминаю… — сказал Истомин. — Как-то просила у меня машину съездить в Джасай за медикаментами. Отказал.

— Эффектна? — спросил Денисов.

— Не то слово, — возразил Истомин, — совсем не то.

— Обрати внимание, какая она вся одухотворенная.

— Кто у нее муж-то?

— Погиб на фронте, сын — тоже.

В это время на Рудневу упал пучок яркого света. Семен Михайлович повернулся:

— Машина!

— Да! — сказал Денисов. — Кто же это?

— «Победа» секретаря райкома, — заключил Истомин. — Стесин приехал. Пойдем встречать.

Машина остановилась неподалеку от толпы новоселов. Из нее вышел секретарь райкома, торопливо поздоровался с руководителями совхоза, глянул на сцену, сказал восхищенно:

— Не дурно! — Тут же быстро повернулся к директору. — Весело живете…

— «Не нагнать тебе бешеной тройки», — неслось со сцены. Стесин с минуту смотрел на певицу, потом хлопнул ладонью по папке:

— Давно уже здесь место вашему рапорту о начале пахоты.

Папка была из замечательного нежного хрома; такими теперь щеголяют все уважающие себя служащие областного и районного масштабов. «В ней, наверно, уютно и тепло рапортам», — подумал Истомин. Ему пришла озорная мысль: «Объявить по всей стране облаву, собрать подобные папки и сдать их в переделку на обувную фабрику. Сколько детских ботинок можно сшить!».

— Вот так-то, — заметил Стесин. — В своей несостоятельности расписались в первые же дни.

— Послезавтра начнем, — пообещал Истомин.

— Пахать или рапорт составлять? — ядовито спросил Стесин. Он был явно не в духе, и это не ускользнуло от внимания руководителей «Степного».

— Пока не могли пахать, товарищ Стесин, не было же земли, — сказал Николай Тихонович. — Землеустроители еще на массивах.

— На счет земли пытаетесь списать свою неорганизованность. Не выйдет! — Максим Александрович не скрывал своего раздражения. Он сердито глянул на Денисова. — Для партийного работника нет слова «не могу». Учтите, отныне существует одно мерило нашей работы — массивы поднятой целины. И от этого никуда не уйти: или орден получишь, или партийный билет отдашь!

Наступило молчание.

Слышно было, как Букреев сказал, что программа исчерпана. Но зрители подняли сильный шум.

— Выступи, Миша, в своем постоянном репертуаре, — требовали они.

— Покукарекай или полай!

И Букрееву пришлось уступить. Он заявил, что будет изображать разную живность, какая водится в Притоболье… Слушатели смеялись, дружно аплодировали и долго не отпускали его со сцены. А Дрожкин, искренне восторгавшийся изобретательностью своего товарища, не только сильнее всех хлопал в ладоши, но и взвизгивал от удовольствия.

Когда окончилась художественная часть, председатель рабочкома зачитал приказ директора совхоза о начале полевых работ. К подъему целины «Степной» приступит послезавтра. Из толпы послышался голос Дрожкина:

— Горим желанием!

Директор приказывал:

«День начала подъема целины считать ежегодным праздником «Степного». Каждый год в этот день подводить итоги достигнутого, устраивать массовые гулянья, проводить спортивные состязания».

Зрители с шумом расходились от помоста.

— Намерены ночевать, Максим Александрович? — спросил Денисов у Стесина.

— Секретарю райкома некогда спать, — отмахнулся Стесин, — ему придется, как угорелому всю ночь метаться по степи. А почему некогда? — Максим Александрович переходил на высокие ноты. — Потому что он думает о чести района. Много ночей не будет спать секретарь райкома. А для чего? Чтобы золотом засверкали цифры на досках показателей, чтобы гордо зазвучали имена героев целины, чтобы слава Притоболья загремела по всей стране! — Стесин передохнул, понизил голос. — Ради этого стоит не спать. В областной газете на днях будет опубликована сводка по подъему целины. Район должен быть где-то там наверху колонки. Это дело нашей чести. Я думаю, тысячи три гектаров надо указать и вам в рапорте.

— Но у нас ни гектара не поднято, — сказал, будто оправдываясь, Истомин.

Стесин в упор посмотрел на него:

— Этого требуют интересы большой политики. Наших сводок ждут в обкоме, в ЦК. Мы обязаны порадовать своими первыми сообщениями страну. А для таких масштабов, как наши, тысяча-другая — пустяки. К тому же аванс обяжет вас, если угодно, заставит подтянуться.

— Нет, нет, не могу — запротестовал Истомин.

Лицо Стесина передернулось.

— Какая политическая близорукость! Ну, вот что, рапорт завтра должен быть в райкоме. Иначе не избежать вам крупного и неприятного разговора на бюро. Будьте здоровы! — Уже распахнув дверцы машины, сказал: — От большой политики уходите.

Машина сорвалась с места и помчалась мимо палаток.

Известие об отъезде на полевые станы взбудоражило новоселов. Отныне они будут жить в степи отдельными группами, еще дальше от железной дороги, от населенных пунктов… Спать никому не хотелось. Одних смущали новые дали, и они загрустили, вспомнив родные города и села. Других пугала разлука: когда-то теперь они встретятся с друзьями?

Букрееву хотелось встретиться с Маргаритой. Но он ее не нашел. У палатки сидел Коля Дрожкин.

— Не спишь? — спросил Букреев.

— Как видишь, — важно ответил Коля.

Миша сел рядом с Дрожкиным.

— Ты что, ждешь кого?

— Вот еще… А кого мне ждать? — Николай думал, вот сейчас его дружок начнет, как обычно, балагурить, расскажет какую-либо смешную историю. Но Михаил молчал. Дрожкин спросил его: — Ты что это, Миша, воды в рот набрал?

Букреев положил тяжелую руку на плечо Николая.

— Скажи, Коля, ты любил когда-нибудь?

— И сейчас люблю, — неожиданно ответил Николай.