Виктор Малыгин - По дороге в завтра

— Приехал по велению сердца.

— Интересно, — отметил Барабаш, осторожно попросил: — Расскажите, как ехали, как встретила новая земля.

— Ехали дружной, спаянной семьей, рвались к горячим боевым делам. На станциях всюду оркестры, приветствия, цветы.

— Очень интересно, — опять сказал корреспондент… — Расскажите о своих личных переживаниях.

Тут Бабкин придал лицу выражение крайнего смущения, потупил глаза, проговорил нехотя:

— Что же о себе? Ничего особенного, как все.

Барабаш предложил Бабкину пройтись по поселку:

— Вы будете вспоминать, рассказывать, а я щелкну кое-что. — Он думал, что целинник стесняется бухгалтера.

Действительно, на улице Бабкин разговорился, да так, что корреспонденту уже не приходилось, как это нередко случалось в его практике, вытягивать клещами из собеседника каждое слово.

— Трудности? Спрашиваешь, дорогой товарищ. Как же, трудности были да еще какие! Приехали, воют метели, волки, медведи.

— И медведи?

— И медведи! Но мы не испугались… Вот тут ничего не было. Голая степь. Смотрим, спит старушка вечным сном. Ну, а нам ее надо разбудить. И начинается, как в газетах. Звезды, искры костров. Такое творится… Никогда не забуду… Потом начались суровые трудовые будни, а вчера — первая борозда на целине.

— Так и запишем, — проговорил корреспондент, точно угрожая кому-то. Улыбнулся про себя: «Умный парень, понимает, что нужно для печати!»…

— Вот вы приехали сюда, никого нет… — снова заговорил корреспондент, но его прервал Бабкин:

— Ни единой души! Жизнь в палатках, ночевки у костров, песни, гармошка и боевые друзья.

Барабаш спохватился:

— Вы уж извините, что я вас задерживаю. Вот вы будете возглавлять бригаду на стройке… Интересно, как вы представляете будущее поселка?

Глазами, полными восторга, Арнольд посмотрел вокруг.

— Что будет? От одной этой мысли перехватывает дыхание.

— Минутку! — предупредил Барабаш. — Я вас щелкну. Строитель стоит на фоне палаток и смотрит в будущее.

Бабкин замер, устремив взгляд маленьких светло-серых глаз вдаль.

— Еще один вопрос, — сказал корреспондент. — Среди вас оказались такие, которые испугались трудностей, не оправдали доверия, не хотят работать?

— Единицы. — Бабкин вспомнил об обеде. — Мне пора, время теперь у нас горячее.

— Беседа очень, очень интересная, спасибо, — с чувством поблагодарил Барабаш. — Я буду здесь не меньше недели, надеюсь, встретимся еще.

— Всегда рад, ты хороший парень.

— Ты тоже мне понравился, — перешел на «ты» и корреспондент.

Они крепко пожали друг другу руки. Уже на ходу Бабкин крикнул:

— Не забудь, товарищ, имя. Запиши: Арнольд! Арнольд Бабкин!

Метрах в пятидесяти от вагончиков и палаток, на открытом месте, Ровняков сколотил стол: врыл в землю столбы, прибил к ним доски. Этот стол назвали кабинетом директора совхоза. Здесь было несколько табуреток для посетителей, рядом с ними — прибитая на колышке каким-то шутником табличка: «Курить не воспрещается».

За этим-то столом и сидел теперь Семен Михайлович. Перед его глазами лежал поселок: вагончики, палатки, за ними груда строительных материалов, поодаль цистерны для горючего… Совхоз еще не приступил к сборке жилых домов, пекарня временно помещалась в землянке, не было пока столовой и бани. О строительстве их Истомин уже не раз говорил с Горобцом, теперь намеревался еще раз побеседовать, чтобы сдвинуть в конце концов дело с мертвой точки.

Любивший точность, директор, поджидая прораба, начинал злиться… Не за горами зима. Почти на тысячу человек надо подготовить жилье. Не в палатках же зимовать. Но беспечный Горобец и не собирается приступать к строительству.

Заглянул к столу Денисов и сказал, что хочет воспользоваться газиком, съездить в ближнюю бригаду, Истомин задержал его.

— Что будем делать, Николай Тихонович? Убежден, что Горобец не потянет стройку. Да и желания-то у него никакого работать нет. Балласт. А тут, как на войне, никому нельзя быть в стороне от битвы, тем более командиру.

— Пожалуй, Ровняков больше пользы принесет, — сказал Денисов.

Показался Горобец. Он шел в соломенной шляпе, в белых брюках и белом кителе, мрачно сверкая темными стеклами защитных очков. Истомин скривился, будто ему наступили на ногу. Посмотрев на безразличное небритое лицо прораба, спросил жестко:

— Так как же решаем со строительством бани?

— Без проекта строить нельзя, — как заученное, выговорил Горобец, присев к столу. — Я уже заявлял вам об этом.

Истомин снова устало поморщился:

— Но проекта нет.

— А я что? Проектбюро? — отбивался прораб.

— С вас ответственности никто не спросит, директор узаконит строительство приказом, — вмешался было Денисов.

— Зачем строить? Так-то оно спокойнее, — снова заговорил Истомин. — Отдыхайте, Игорь Емельянович, лечите насморк. Воздух прекрасный, солнца много. Курорт! А на стройке, чего доброго, еще костюм можете испачкать.

— У культурного человека костюм всегда должен быть чистым, — с нагловатой назидательностью изрек прораб.

— Откладывать строительство бани и столовой никак нельзя, — бегло взглянув на Горобца, сказал Истомин секретарю партбюро. — Снарядим завтра же людей заготавливать камыш и глину. Думаю, что за неделю возведем столовую. А другую группу направим на карьер, разрабатывать камень для бани. Как, Николай Тихонович, одолеем?

— Ну, а вы чем же намерены заниматься? — спросил Денисов Горобца.

— Я отлично знаю свои обязанности, — огрызнулся Горобец.

Истомин покачал головой.

— Ступайте, Игорь Емельянович, наслаждайтесь поэзией степей.

Горобец вскочил, сверкнув черными очками, круто повернулся, сбил табуретку.

— Постойте! — задержал его Истомин. — Мы с вами не до конца объяснились.

Горобец остановился.

— Игорь Емельянович, в моем отношении к вам чего-то не хватало, ну теплоты, что ли. Сейчас у меня есть желание поговорить с вами по душам… Хватит бездельничать. Садитесь-ка на волов, пока парни заняты пахотой. Без дела какая же жизнь?

Горобец приподнял шляпу: дескать, высоко замахнулся!

Тогда Семен Михайлович сказал:

— Ну, пора и честь знать! Пожили беззаботно на целинных харчах — хватит. Собирайтесь да в путь. Как это? Была без радости любовь, разлука будет без печали.

Горобец хотел что-то сказать, пробормотал «я», но далее уже не осилил ни единого звука, натянул шляпу на глаза, шагнул, споткнулся о сбитую им же табуретку и пошел к вагончику… Он не любил своего дела и сменил уже много строек. Оставлял их без сожаления, был уверен, что примут в любом месте: выручал диплом инженера. Со временем он утвердился в мнении, что более или менее безмятежное существование ему обеспечено… Уезжая на целину, Игорь Емельянович ничем не рисковал. Он не имел семьи, а на стройке, с которой уходил, его не держали. Он не прочь бы пожить на Тоболе, но только без забот. Горобец решил, что можно выиграть время, если держаться с апломбом, создавая впечатление, что у него есть какая-то сильная поддержка сверху… Но теперь — он убежден был в этом, — время перестало работать на него, пришла пора уезжать…