Виктор Малыгин - По дороге в завтра

— Не поверят? — переспросил Семен Михайлович. — Поступим по-другому. Наделаем вина, закажем этикетки: «Степное игристое»!..

— Однако я не вижу, где расположены огороды? — спросил агроном.

— За линией домов, которые встанут фасадом к реке, — ответил Коханов.

— Э-э, не подходит! — решительно отверг директор. — Наши люди не согласятся. Они хотят строить свои дома так, чтобы иметь сад и огород у самого Тобола.

— Мы не можем подчинить строительство поселка сугубо практическим требованиям и пренебрегать эстетикой. Фасадом на море — это вечный закон! — заявил Коханов.

— Если на море, согласен. Морскую воду нельзя пить, но на нее приятно смотреть. А здесь речка. Из нее надо и людей поить, и огороды поливать.

— Я изучал зодчество древних греков. Греки всегда строили города…

— Опять двадцать пять, опять за рыбу деньги, — прервал Семен Михайлович. — Вы уедете отсюда через несколько недель, я уеду, когда меня прогонят, через год, скажем, или два.

— Может быть, раньше, — вмешался Коротин.

— Может быть… А люди должны жить. Я помню свою деревню, все огороды были расположены в сторону реки. Красиво то, что удобно. Все люди ходят по земле, только архитекторы витают в облаках. — Истомин посмотрел на посуровевшее лицо Коханова, смягчился: — Кстати, я видел в Харькове поселок, построенный «потомками древних греков». Там архитекторы отступили от требований жизни, и люди два десятка лет вспоминают их недобрым словом.

Коханов поспешно свернул лист бумаги:

— Я отказываюсь защищать проект.

— Вот те раз! — поразился Истомин, заговорил примирительно: — Мы понимаем, что с точки зрения требований науки вы правы. Но Тобол не Нева, и будущий наш поселок не Невский проспект. Если бы вы вынесли на Неву огороды, мы бы на вас осердились, хотя и не живем в Ленинграде.

— Подпишите! — неожиданно предложил Коханов и, развернув проект, подвинул его к Истомину.

— Измените эту часть проекта, — потребовал директор.

— Вы как в «Мертвых душах», — сказал Коротин. — Деньги! Список! Список! Деньги!.. Словно купчую составляете.

Истомин не обратил внимания на шутку. Он думал о том, как склонить архитектора на свою сторону.

План был нужен для того, чтобы приступить к строительству поселка. Отпустить упрямого Коханова и остаться ни с чем — значит оттянуть начало работ. Истомин взвесил все это…

— План отличный. Что же касается кварталов индивидуальных домов, то вопрос можно пока оставить открытым. Посоветуемся еще раз, попробуем доказать свою точку зрения, а не найдем общего языка, свяжемся с министерством. А то мы как в побасенке: «Воду толчешь?» — «Толку». — «Пыль идет?» — «Нет». — «Толки еще».

Архитектор в конце концов сдался и сошлись на том, что строители в первую очередь займутся центральной частью поселка.

Когда совещание закончилось, Истомин сказал:

— У нас, конечно, нет «Астории», как в Ленинграде, но есть ресторан «Тобол»… Прошу откушать.

Все поднялись. Истомин шепнул Денисову:

— Архитектора уломали, план есть. А кто строить будет?..

В тяжелом раздумье трясся Коля Дрожкин в попутном грузовике. Он видел перед собой дорогу, по которой ранней весной вместе с товарищами пробирался из Коскуля на Тобол. На душе было тоскливо. Чудилось, будто каждая былинка ковыля спрашивает, упрекая его: «Куда же ты, куда? Разве ты так уходил из дому? Тебя провожало много людей, а теперь ты бежишь, как вор».

Еще недавно Коля мечтал… Станет трактористом, заработает много денег, а потом поедет в отпуск, привезет матери теплый и красивый оренбургский пуховый платок… А теперь как покажешься на глаза знакомым, что скажешь? Вот он стучит в дверь, входит в знакомую комнату… При этой мысли Дрожкина бросает в жар. «Здравствуй, мама, убежал я». — «Как же это ты, сынок, что же это ты наделал?» — спросит перепуганная мать. Спросят об этом и на улице. Что он ответит?».

Рядом с чужим, непонятным Бабкиным он чувствовал себя одиноким и несчастным.

Ехали всю ночь. В Джасае машина остановилась у маленького дома с непомерно большой вывеской: «Гостиница райисполкома». Свободных коек в гостинице не было, многие из ее обитателей лежали на матрацах, раскинутых прямо на полу. Бабкин пригласил Дрожкина в чайную, которая, кстати, находилась по соседству. После завтрака Арнольд ушел, чтобы, как он сказал, «исчерпать возможности районных учреждений», оставив Колю на крылечке чайной.

Дрожкин сидел бездумно и наблюдал, как подходят и уходят машины, как спешат по улицам куда-то люди. Он хотя и не предвидел, какую роль в его судьбе сыграет Бабкин, не знал даже его ближайших намерений, но боялся потерять попутчика и терпеливо ждал.

Бабкин вернулся только в конце дня. Они зашли опять в чайную и заняли отдельный столик. Бабкин тут же объявил, что его определили на ответственную должность в районном центре: он будет заведовать джасайским ателье мод.

— Со мной, рязанец, не пропадешь! Отхватим деньжат да и ту-ту… махнем в Москву. В совхозе решили, что я уже, но нет, я не уже, я еще!.. У меня в правительстве друзья. Жаль, нет прямого провода с Кремлем, а то бы позвонил: «Здравствуйте». — «Здравствуйте». — «Говорит Арнольд Бабкин».

— В людях я знаю толк, — важно сказал Николай.

За соседним столом сидел фотокорреспондент Барабаш, прислушивался к разглагольствованиям Бабкина, думал: «Как мог подвести… Проходимец, проходимец!». Подошла официантка.

— Мадам, — потребовал Бабкин, — водки!.. И щей.

— Водки нет, — ответила официантка.

— Как! Для покорителей целины?

— Не от меня зависит.

Бабкин встал и направился к буфету.

— Из напитков имеется только фруктовая вода, — любезно сообщил ему буфетчик.

Бабкин поиграл перед глазами буфетчика сторублевой бумажкой, сказал, загадочно улыбнувшись:

— Дорогуша, учти, я умею расплачиваться.

— Водка запрещена, — откликнулся буфетчик и поднял руку, — но хороший покупатель всегда может получить местный мичуринский сорт. Сию минуту! — Он извлек из-под прилавка бутылку водки, подкрасил фруктовой водой. — Обратите внимание на цвет: натуральный лимонад. — Передал Бабкину водку и приложил палец к губам: — Т-с-с…

Бабкин с восхищением прошептал:

— Неспроста же ты сидишь здесь, мичуринец!

Вернулся к столу, потер руки, потянул носом.

— Чокнемся, рязанец, пройдемся по одной!

— Нет, нет, не буду! — отказался Коля.

— Твое здоровье! — Бабкин залпом выпил стакан.

Коля от изумления широко раскрыл глаза. Бабкин точно так же поступил со вторым стаканом и занялся закуской. Глаза его блестели, дергались желваки. Вдруг он брезгливо оттолкнул тарелку.

— Столовочка… что твой «Метрополь». Блеск! Бифштексы, ромштексы… Тебе, рязанец, приходилось бывать в «Метрополе»? Нет! Откуда? «Метрополь»! Разве можно его сравнить с этим убожеством. Эх, Москва… Какие там у меня знакомства! Один знаменитый писатель хотел обо мне роман сочинять. «Расскажи, говорит, друг, какие ты ощущения испытываешь, когда выпиваешь, мне надо для книги»… Джасай — времянка. Что мне делать в этой луже? Хочешь, вместе тронемся в большие широты? В Москву… Только там найдешь ты красоту жизни, только там поднимешься на высшую точку. Со мной, рязанец, не пропадешь!