Виктор Малыгин - По дороге в завтра

«Ну и фрукт, — говорил сам себе Барабаш. — Субъект, каких свет не видывал. Вот тебе и интервью на целине…».

Дрожкина настораживали и пугали слова Бабкина. Ни о какой красивой жизни он не мечтал. Больше всего на свете он хотел теперь быть в совхозе. Но он, скрыв свои желания, сказал:

— И подамся, если что, свет не клином сошелся. Тракторист, конечно, специальность хорошая, но есть и другие не хуже.

Бабкин покровительственным жестом нахлобучил на его глаза кепчонку.

— Запомни, Тобол — самое мрачное пятно на карте мира. — И громко захохотал, наслаждаясь собственным остроумием. Вдруг он быстро встал, крикнул:

— Ба-а, Горобец! Каким ветром?

Как раз в то время, когда в «Степном» собрались обсуждать генеральный план центрального поселка, Горобец с опаской входил в чайную райпотребсоюза в Джасае. В белом костюме, с чемоданом, с плащом, перекинутым через плечо, он шел между столов, высматривая, где бы поудобнее устроиться. Слабый зрением, он плохо различал лица людей и поэтому вздрогнул, когда его окликнули.

Бабкин потянул Горобца за стол, усадил рядом, тут же налил водки, предложил:

— Рюмочку, за радостную встречу.

— Пожалуйста, не угощайте, — взмолился инженер. — Не могу, не могу, тороплюсь на станцию.

— Вышибли?

— Освободили, — вяло поправил Горобец пьяненького Бабкина.

— Все едино, выпьем по этому поводу, как никак друзья по несчастью. — Бабкин принес еще бутылку подкрашенной водки.

Да, что-то общее было в их судьбе: Бабкин сбежал из совхоза, не проложив ни одной борозды на целине, а Горобец уехал, ничего не построив. Словно бы покоренный этим обстоятельством, Горобец вдруг схватил стакан к к явному удовольствию Бабкина выпил.

— Узнаю почерк целинника, — похвалил Бабкин. — Трудится патриот за двоих. Не унывай, дорогуша! Степь живет своими законами, они для нас с тобой оказались чуточку в тягость… Выше нос, прораб. Тебя не имели права выгнать. Жалуйся и восстановят. Ты же номенклатурный.

— Я? — Горобец стукнул себя по тщедушной груди. — Нет, мне ничего, брат, не страшно. Мокрый дождя не боится. — Он потряс кулаком. — Они еще узнают Горобца, я покажу… Директора совхоза и секретаря парторганизации снимут. Это говорю я, Горобец!

— Снимут! — подтвердил Бабкин, — а нам памятник на целине поставят. На граните его напишут такое, что потомки, читая, будут молиться и плакать. Вот слушай, сам сочинил о нас с тобой:

— Выпьем! — предложил теперь уже Горобец, и Бабкин послушно наполнил стаканы. Дрожкин смотрел на них молча и тревожно. Горобец угрожающе заскрипел зубами. — Они еще узнают меня!..

— Волноваться, дорогуша, вредно, береги здоровье, — посоветовал Бабкин.

— Вредно? — удивленно уставился на него Горобец. — И жить вредно. Жизнь несет смерть. Она придет и за тобой, и за мной, и за ним… Жизнь коротка, торопись от нее больше взять. Торопись!

— И возьму, — заверил Бабкин и начал рассказывать о том, как он устроился в ателье мод. Он сказал, что определился кладовщиком. Тут Дрожкин вспомнил, что ему он говорил, будто поступил заведующим… А Бабкин продолжал: — Поработаю полгодика, назначат заведующим. А там — извольте, патриот Бабкин… — Бабкин застучал пальцами по столу и запел:

— Сопляк! — вдруг зло прошипел Горобец.

Бабкин насторожился.

— Хочешь, определю заведовать строительными складами, — распаляясь, говорил Горобец, — если в тюрьму, вместе. Большая монета будет. И мы ее будем черпать, черпать… Деньги! Пока они есть, ты человек. Не будет денег, перестанут с тобой здороваться, перестанут узнавать… Я стоял на коленях перед бабой, даже слезы пролил. А почему? Нужны были деньги. И вот женился на… шикарной дачке под Москвой. Дачка оказалась у меня в кармане, а бабу пустил по миру. — Горобец мигал белесыми ресницами, голос его срывался. — Своя рубашка ближе к телу, эта пословица еще не терпела поражения. Расчищай дорогу для себя локтями, кулаками, а если надо — зубами. Там, где нужно, бери горлом, не помогает — бери и за горло.

— На преступление пьяного Бабкина зовешь, — с неожиданной угрозой проговорил Арнольд и встал. — В тюрьму упечь захотел! — Он поднял кулак.

Назревал скандал. К столу подошел Барабаш, наклонился к Дрожкину:

— Ты что же, Коля, не понял ничего? Уходи скорее, сейчас же уходи!

Дрожкин точно этого и ждал. Он поднялся и, не замеченный Бабкиным и Горобцом, вышел на улицу.

Коля потерял остатки веры в Бабкина: добра от него ждать нечего… Бесцельно бродил Дрожкин по поселку, и чувство у него было такое, точно вдруг осиротел. Он здесь никого не знал, но Николаю начало казаться, что прохожие подозрительно смотрят на него. Он ускорил шаг, выбрался на безлюдные окраинные улицы и дошел до развалившихся саманных хат в самом что ни на есть пустынном уголке Джасая.

Там долго ходил, не решаясь возвращаться в чайную. В руках у него ничего не было. Вещи он не взял из палатки, чтобы не вызвать подозрения у товарищей. Сундучок, в свое время доставивший ему столько волнений, теперь не занимал его. Он старался ни о чем не думать. Но в сознании, помимо его воли, всплывало прошлое. Вспомнил, как однажды в детстве, обидевшись на отца, убежал из дому и допоздна скрывался за деревней, в кустах. Ему тогда очень хотелось умереть, он представлял, как все будут плакать и жалеть его. Но с наступлением темноты стало страшно, и Коля пошел в деревню. А когда вернулся домой, отец выпорол его… Вот и сейчас он согласен на любую порку, только бы оказаться там, в совхозе. Вспомнился веселый, неунывающий Букреев, который умеет так ловко подражать животным, свистеть и показывать фокусы, вспомнились добрый уравновешенный Калянс, заботливая тетя Даша, дядя Трофим.

Вдали мелькнул огонек автомашины. Все куда-то торопятся. А ему некуда торопиться. Не с кем перекинуться словом. Некому рассказать о своей беде. И когда он заметил поблизости сурка, то очень обрадовался. Зверек стоял на бугорке в раздумье. Коля подошел ближе. Сурок не уходил. Дрожкин присел и начал разговаривать с ним:

— Не видишь, что человек рядом? Вот возьму да и подстрелю. Боишься? Да у меня и ружья-то нет. Посмотри — пустые руки.

Сурок, казалось, слушал, а когда Коля замолчал, начал взвизгивать.

— Кричи, кричи, — все это без толку. Не держался компании, вот и остался один. Куда ты теперь? Что же ты, дурачок, не держался компании?

Он не успел высказаться. Зверек вдруг упал на передние лапы, побежал и быстро скользнул в нору. Разговаривая с сурком, Коля растрогался и, когда тот скрылся, снова почувствовал себя очень одиноким. «Куда ты теперь?» — спросил он сам себя, встряхнулся, будто сбросил с плеч ненужный груз, быстро поднялся и нетерпеливо зашагал по дороге к Тоболу с твердой решимостью — вернуться в совхоз.