Виктор Малыгин - По дороге в завтра

Было так тихо в тот солнечный полдень, что, казалось, все живое притаилось от нестерпимой жары, ожидая вечерней прохлады. Истомин возвращался с полей на центральную усадьбу, чтобы передать в трест сводку о пахоте. Шла она хорошо. Над целиной веяло радостью первой победы. Ощущение этой радости не оставляло в этот день директора.

Вот он далеко впереди, в переливе призрачных волн марева, увидел женщину. «Кто бы это мог быть? Плетется одна-одинешенька». Но что это? Сердце у него обожгло, точно полоснули по нему чем-то острым. Впереди шла Мария Павловна…

Вчера уже поздно вечером, когда Истомин и Денисов собирались уснуть, фельдшерица Руднева пришла в вагончик и, отказавшись от предложенного стула, сказала директору:

— Как же еще, Семен Михайлович, просить вас?

— Вы о чем, Мария Павловна? — не понял Истомин.

— Надо ехать за медикаментами, — ответила она. — В аптечке нет бинтов, настойки йода, пенициллина, аспирина.

— Но ведь и больных-то нет.

— А если, что случится, не приведи бог. Дайте машину.

— Но поймите же, Мария Павловна, мое положение, — оправдывался Истомин. — Такая горячая пора. Всюду нужен глаз. А что я без машины на таких просторах? Потерпите немножко.

— Вам земля дороже человека. Вы равнодушны к здоровью людей.

— Да поймите вы…

— Вы окончательно очерствели. Вы… Вы…

Истомин пошутил:

— Вам гнев к лицу.

Мария Павловна как-то мгновенно изменилась.

— Глупости! Я не желаю с вами… — Она упрямо сжала пухлые губы, резко повернулась, пошла к двери.

— Мария Павловна, вернитесь! — позвал Истомин.

Она вышла, не ответив.

— Люблю таких, — с задором сказал Денисов. — С характером женщина!

Истомин вздохнул:

— Нехорошо получилось.

— Работала в Краснодаре в первоклассной больнице, имела отличную квартиру, — продолжал Денисов. — Казалось, чего больше надо? Нет, бросила все и поехала на целину.

— Горячая какая! — вырвалось у Семена Михайловича. — Брови взлетели, глаза горят, щеки зарделись…

Истомин ехал с отделения, когда машина нагнала женщину. Он распахнул дверцу.

— Мария Павловна, Мария Павловна!.. Затормози, Миша.

Руднева остановилась.

— Садитесь же! Такое адское пекло. Откуда вы?

— Проверяла кухню на полевом стане, — ответила она. Нет, ей никак нельзя было дать сорок с лишним лет… Мария Павловна спокойно глядела на директора большими голубыми глазами.

— Зачем же пешком? — упрекнул Истомин.

— А я не устала… Туда добралась с попутным грузовиком, а обратно решила пройтись. Просторно тут, никто не мешает. Шла и думала.

Семена Михайловича не оставляло чувство вины перед Рудневой. «Очерствел ты, видно, Истомин, — укорял он себя. — Неловко получилось. Ах, как неловко!..».

— Порядка нет, Семен Михайлович, на станах, — сказала Мария Павловна. — Смотрю, скатерти грязные, занавески на окнах в вагончиках запыленные, как эта дорога. Спрашиваю у бригадира: «Почему не следите за чистотой?» — «А мне, — отвечает, — без того забот хватает».

— Забот, конечно, хватает… Послушался он вас?

— Вижу, действительно, бригадир запарился. Взяла да сама и постирала.

— Да разве же ваше это дело, фельдшерица? Придется приказом обязать бригадиров отвечать за чистоту на станах… Скажите, Мария Павловна, вы очень обижены на меня?

— Зачем вы так говорите? Я же знаю, Семен Михайлович, как вам трудно, как много у вас дел и забот, знаю, сколько пережили вы в эти дни. Но вы и меня поймите, ведь я приехала сюда тоже дело делать. Свое. Нужное и, как мне кажется, большое. А вы ко мне относитесь, словно к чужой.

— Не так, не так это, Мария Павловна! — Истомин повернулся, ласково смотрел ей в глаза. — Вот закончим пахоту, и берите машину хоть на неделю. Нет, лучше вместе поедем в Джасай — я с рапортом, а вы за медикаментами.

Руднева улыбнулась в ответ.

Семен Михайлович был растроган встречей. Надо же, пошла пешком на стан, сама за стирку взялась. Что-то в ней есть необычное. Умная, сильная…

Пока Дрожкин работал на прицепе, воду на стан доставлял Ровняков. Но прошло несколько дней, Ровнякова директор послал на строительство столовой. Прицепщиком к Ляховой назначили одного незанятого тракториста, а возить воду снова поручили Дрожкину. И парень окончательно пал духом.

Денисов встретил его в поселке, куда тот приехал с попутной «летучкой» — передвижной ремонтной мастерской. Коля, вопреки своим привычкам, не остановился, даже не поздоровался. Денисов обычно не ждал поклонов и сам раскланивался первым, так что однажды Истомин упрекнул его шутливо:

— Да что ты все время мотаешь головой, как поп?

Встретившись с угрюмым Дрожкиным, Денисов удивился и окликнул парня:

— Коля, что это ты?

— Что?

— Кислый. С друзьями даже не здороваешься.

— Плохо все.

— Неужели уж так все и плохо?

— Не могу никак отличиться, — сказал Дрожкин с детской простотой. — Те, кто пашут, на досках почета.

— Да, с таким настроением и не отличишься. Ты как тот солдат, которому предлагали остаться на сверхсрочной службе. Вечером, когда объявляли отбой, он заявлял: «Останусь», а утром, когда начинался подъем, говорил: «Нет, не останусь».

— Не везет мне, Николай Тихонович, — серьезно заключил Коля.

Как хорошо они начали работать с Ляховой! А теперь окончательно потеряна надежда вернуться на прицеп. И без него Рита вышла на второе место среди трактористов совхоза. Затянулось над парнем тучами небо, он не видел впереди просвета.

Николай Тихонович понимал состояние Дрожкина и еще раз затеял о нем разговор с директором.

— Вот что, Николай Тихонович, — сказал Истомин, выслушав парторга, — давай выделим для доставки воды новый бензовоз, есть такой, только получен со станции. Пусть Дрожкин идет на прицеп, парень он старательный и смышленый…

А в это время Николай сидел с Букреевым на берегу Тобола.

— На кого же ты оставил своих волов? — спросил Михаил и, не желая того, задел больное место друга.

Дрожкин молча вздыхал, будто ему не хватало воздуха.

Низко над поселком с шумом пролетели гуси. Они торопились куда-то на ближние озера, чтобы переночевать там и с рассветом двинуться дальше на север.

— Миша, в какой стороне Москва? — тихо спросил Дрожкин.

— Там, — показал Букреев.

— А Рязань?

— Тоже там.

— В Москву или в Рязань летят, — так же тихо проговорил Коля.

— Да, в Москву, на Чистые пруды, — рассмеялся Михаил, потом поправился: — Нет, в Рязань…

Птицы улетели. А Дрожкин все еще глядел туда, где они скрылись…

Он мысленно несся за ними и молча прощался с другом, с Тоболом, со всем, что окружало его. Вчера на стан приехал фотокорреспондент Барабаш. По совету Калянса он фотографировал лучших трактористов и прицепщиков, заснял Анисимову. Только водовоз не интересовал фотографа. Желая скрыть свою обиду, Коля шутливо сказал корреспонденту: