Виктор Малыгин - По дороге в завтра

— Денег я не возьму, — решительно отказался Барабаш, — а снимки для совхоза сделаю.

— Значит, любезность? Спасибо, — поблагодарил Денисов и взял за руку Истомина. — Я думаю, надо заснять парней. Приедут домой, станут там рассказывать: «С целины приехали. Может быть, не верите? Вот, посмотрите». Заснимем специально и, прежде чем вручить фотографии, сделаем на них теплые надписи, да и в совхозе снимки оставим на память. Действительно, какие дни прожиты! Ведь в старости будут вспоминать о них.

— Это, безусловно, приподнимет настроение парней, — согласился Истомин. — Очень плохо, когда только и знают, что бьют человека…

Много передумал, много пережил после побега Дрожкин. Было до того тяжело, что он сторонился людей и, желая искупить вину перед товарищами, работал с каким-то отчаянием. Ему во что бы то ни стало хотелось быть лучшим среди прицепщиков. С чувством гордой радости он наблюдал, как Анисимова заносила его фамилию в сводку. Пуще всего боялся опозориться. Но дело шло хорошо. Последнюю неделю он работал в дневную смену. Трудно, ой как трудно весь день быть под жарким солнцем, на знойном ветру. В любое время, отказываясь от отдыха, старался помочь товарищам. И не раз случалось — работал две смены подряд.

Он понял, что сила его зависит от коллектива, растет вместе с ним. А поняв это, почувствовал себя более уверенным. Страшное все позади. Теперь у него много товарищей, его никто не обидит. Вот и секретарь парторганизации о нем заботится, отправляет его на побывку домой, а директор, как взрослому, пожимает руку.

Дрожкин был доволен и счастлив.

— Посмотри, что в стороне?

— Машина.

— А дальше?

— Бригадный стан.

— Дальше взгляни, в сторону скалы-верблюда. На небе-то что?

— Никак тучка.

Из-под колес машины поднималась густая пыль. Земля была в трещинах и морщинах. Вот налетел сильный порыв ветра, поднял пыль, окутал ею степь, закружился в дикой пляске.

— Край черных бурь, — сказал Денисов.

— Да, с характером наш климат, — вздохнул Истомин, посматривая по сторонам. — Небо, того и гляди, лопнет от жары. Даже кляузники не выдерживают, меньше пишут доносов.

— Кляузники прячутся в тени… Юго-восточный ветер самый сухой, самый вредный ветер.

— А вы заметили, что здесь росы не выпадают?

— Когда-то тут и ночные росы были, и дождей вдоволь выпадало.

Вдали что-то громыхнуло.

— Наша берет, — обрадовался Денисов.

— Это камень взрывают на карьере…

Но тучка действительно клубилась на горизонте, росла. Степняки радовались. Однако к полудню она стала рассеиваться, убегать от степи, как от горячей сковороды, расползаться по небу, таять и, наконец, превратилась в облачко, легкое и далекое, которое скользнуло по горизонту и совсем растаяло.

Прошла половина июня, а с начала полевых работ не выпало ни одного дождя. Над Притобольем стояло знойное марево. Каждое утро поднималось над рекой оранжевое, не успевшее остынуть за ночь степное солнце, все кругом томилось от жажды.

Хлеба́ немного отходили только ночью, когда спадала жара, и утром выглядели посвежевшими. Днем они бессильно никли к пересохшей земле. А знакомый голос диктора, читавшего радиосводки о погоде, уже несколько дней подряд обещал дожди и грозы…

Когда возвращались на центральную усадьбу, Истомин сказал:

— Спасением для нас, Николай Тихонович, может быть только урожай. Иначе не сносить головы.

— Да-а, — протянул Денисов. — Зуботычина за зуботычиной.

Стесин все время напоминал о себе степнякам. В совхозе уже побывало не мало комиссий. Они мешали работать, взвинчивали, выбивали из колеи руководителей, оставляя их в состоянии тревожных предчувствий.

— Помню, работал я в волкоме, — заговорил Семен Михайлович, — там тоже всякие баталии случались. Но когда, бывало, горячился кто-либо, пусть даже излишне, мы подавляли свое самолюбие и радовались: какой прямой, какой смелый человек, как он болеет за революцию…

— Стесин не таков.

— Нас тогда интересовали только дела, — проговорил Истомин, и лицо у него как-то сразу изменилось. — Пора и отношения прояснять. Оставаться дальше в таком положении — значит склонить голову перед несправедливостью, авансом признать свое поражение. Лучше уж уйти из района, но уйти с честью.

Николай Тихонович передернул плечами:

— Вот тебе раз!.. Я уверен, что обком встанет на нашу сторону.

— Зачем обманывать самих себя? Скажем прямо, оснований рассчитывать на поддержку у нас — никаких. Если бы хоть урожай!.. Но хлеб горит. Даже небо против нас… — В голове Семена Михайловича разом всплыли все обиды: разговоры со Стесиным, мелочные придирки обследователей, заседание бюро райкома, статья в газете, телеграмма управляющего трестом… Вздохнув, он продолжал сдавленным голосом:

— Потом, эта бессмысленная, изнуряющая возня со Стесиным и работниками треста. Зачем она мне?.. Правы в любом случае будут они. Кому захочется разбираться во всей этой канители?

Николай Тихонович в душе соглашался с Истоминым. Но его сердило и внезапное решение директора, и его упрямство. Он долго молчал, задумавшись. Наконец заговорил:

— Слышал я, скоро построят такие удобные для нас с тобой предприятия, которые по нашим заявкам будут делать погоду и, стало быть, ограждать от разного рода неприятностей. Позвонил по телефону директору или кому там: «Подбрось-ка для степняков дождичка». — «Пожалуйста!» И хлынул дождь. Полил он как следует землю, снова снимаешь телефонную трубку: «Влаги хватят, подавай солнце!» — «Сей момент!» Не успел оглянуться, а оно уже палит вовсю. Наскучило небесное светило, снова заявка: «Подгони нам, милый человек, для прохлады облаков, только не дождевых».

— Весьма интересно! — вроде бы поразился Истомин, раздумчиво потряс головой. — Представь, секретарь, в возможность существования таких штук я верю. Ты скажи лучше другое: когда изобретут такой агрегат, который будет делать из бюрократа и чиновника настоящего человека?

— Э! — воскликнул Николай Тихонович. — Он давно уже существует. Это — сила организованных в коллектив людей.

— Нажал секретарь парторганизации соответствующую кнопку — и все готово, — без улыбки пошутил Семен Михайлович, сказал серьезным тоном: — Управляющий трестом заверил, что добьется моего освобождения от работы. Стесин снимет тебя… Кнопки тут не помогут.

— С мнением коллектива посчитаются.

— Что касается меня… — устало проговорил Истомин. — Карьера мне не нужна, министром я быть не собираюсь, орденов у меня достаточно… Только бы не мешали, только бы собрать урожай, поднять хозяйство…

Домой Денисов приехал, охваченный чувством щемящего беспокойства. Рассерженный и взволнованный, он сел за стол и написал секретарю обкома партии письмо, в котором просил Романова оградить руководителей «Степного» от нападок Стесина и управляющего трестом.