Виктор Малыгин - По дороге в завтра

Пауза слишком затянулась.

— Кто желает выступить? — опять обратился к собранию Калянс.

Забыв попросить слово, поднялся Ананьев, прошел к столу и тихо, медленно начал говорить:

— Райком партии уже не раз критикует Истомина и Денисова…

Максим Александрович кивнул головой, сдержанно улыбнулся.

— Товарищ секретарь райкома, — продолжал Ананьев, — зовет нас к тому, чтобы мы помогли ему добиться освобождения их от работы… А я вижу нашу задачу в том, чтобы защитить товарищей Истомина и Денисова от необоснованных нападок… — Он опять остановился, передохнул и, точно бы поборов свою нерешительность, стал говорить громко, страстно: — Слышал ли кто-либо доброе слово от работников райкома об Истомине и Денисове? Нет. Нам только и твердят, что они и такие, сякие, и сухие, и немазаные.

По-рядам пробежал шумок. Ананьев это принял на свой счет, как протест против сказанных им слов.

— Я говорю так, как подсказывает мне совесть!

— Мы еще посмотрим, какая у вас совесть и что она подсказывает! — вырвался из шума звенящий голос Стесина.

— Это всего виднее товарищам, которые с ним живут и работают, — сказал необычно смело для себя бухгалтер Битюгов.

Калянс не без усилий восстановил порядок.

— Отсюда на них окрик, оттуда — окрик, — все более возбуждаясь, говорил Ананьев. — Приезжает одна комиссия — трах, бах — плохие руководители, другая — трах, бах — поставить о них вопрос, третья — бах, трах — привлечь к ответственности. Разве так можно работать? — Черные глаза Ананьева остановились на Стесине. — Вы оскорбляли Истомина. Да, я не оговорился. «Деньги платит государство» и прочее. А вы знаете, кто такой Истомин? Когда мы с вами, товарищ Стесин, извините, пешком под стол ходили, он с винтовкой в руках отстаивал Советскую власть. Нас с вами государство учило, а он в это время создавал первые совхозы в Сибири. В трудные годы борьбы с кулачеством он был секретарем волкома партии. Не по легким дорогам шел он… — Ананьев остановился, подумал. — Может быть, ни к чему это я говорю? Ладно, скажу другое: — Истомин и Денисов — опытные руководители. И коллектив их уважает…

Ананьев двинулся от стола, но, сделав несколько шагов, вернулся.

— Что касается меня, то я не приветствую действия товарища Стесина.

Стесин заметно побледнел.

— Надо написать в обком! — крикнул с места Битюгов.

— Это что же, коллективка? — возмутился Стесин.

Поднялся невообразимый гул. Теперь уже все говорили с мест, не прося слова.

Стесин забеспокоился. Он начинал раскаиваться в том, что сделал попытку обратиться за поддержкой к коммунистам совхоза.

Как к этой скандальной истории, разыгравшейся в «Степном», отнесутся обком партии, Романов? Он взял слово и сказал, заметно волнуясь:

— Я считаю, что собранию надо одобрить решение райкома. У нас есть обком, и если решение неправильное, то он отменит, ему это виднее. Я предлагаю голосовать за решение райкома.

— Голосовать? — переспросил Ананьев. — Не буду. — И замотал головой. — Нет, не буду. Не буду голосовать. — Он как бы уговаривал себя.

Однако приступили к голосованию. И тут Стесину пришлось испытать самую тяжелую за всю его жизнь минуту. Не поднялась ни одна рука.

— Подсчитывать нечего, — степенно заключил председатель собрания.

Но в это время ворвался в палатку с протянутой рукой запыхавшийся Горобец. Калянс, удивленно взглянув на инженера и растерявшись, упустил из виду, что Горобец беспартийный, сказал неуверенно:

— Голосование уже закончилось.

— Важное сообщение, — потрясая бумажкой, проговорил Горобец. — Я к товарищу Стесину. Только что получена телеграмма. Я ее зачитаю… «Совхоз «Степной», Горобцу. По вашему сигналу меры приняты. В целях оздоровления ненормальной обстановки, сложившейся в «Степном», предрешен вопрос об освобождении Истомина, а о действиях Денисова сообщено в соответствующие организации. Управляющий трестом Чекмарев…».

На лицах людей было недоумение, замешательство. Молчание длилось несколько минут. Первым нарушил его Стесин.

— Вот так-то, — сказал он как бы с сожалением. — То, что мы не могли решить здесь сами, решили за нас в верхах. Полагаю, что у нас хватит сил решить вопрос и о коммунисте Ананьеве, который своим демагогическим выступлением сбил с толку неопытных товарищей.

К нему возвращалась уверенность. «Без санкции обкома, — думал он, — Чекмарев не мог дать такую телеграмму. Значит, Романов разобрался, наконец, понял, что представляют из себя руководители «Степного», поддерживает его, Стесина».

Истомин так же, как Стесин, подумал, что без согласия обкома управляющий трестом не осмелился бы действовать столь решительно.

Быстрой размашистой походкой Семен Михайлович прошел по палатке и, очутившись на улице, громко и, казалось, с облегчением сказал:

— Наконец-то!

А на улице было так хорошо… В небе трепетно сияли звезды. На танцплощадке веселилась молодежь.

Зазвенел удалой голос запевалы:

Взвизгнув, умолкла гармошка.

— Спасибо второй бригаде за музыку! — крикнула и рассмеялась Валя Анисимова.

Семену Михайловичу было тоскливо и от веселой музыки, и от смеха беззаботно отдыхающих парней и девушек. Ах, юность, юность, ничего-то ты не знаешь о бедах пожилых людей.

Подходя к вагончику, он вздрогнул, услышав внезапный шорох, затем увидел, как девушка метнулась в сторону от парня… То была Маргарита Ляхова. Поблизости стоял Букреев.

Михаил и Рита весь день ждали свидания. Они встретились вечером у вагончика, который стоял в стороне от жилых домов, да и задержались тут.

Степь спала. Только огоньки машин отчетливо светились в темноте.

Миша нежно взял за руку Маргариту.

— Ты не боишься?

— Это тебя-то? У-у, страшилище!

Перед глазами блеснул яркий лучик бегущего поодаль грузовика. Миша выпустил руку девушки.

— Рита, а ты помнишь тот наш вечер?

Она наклонила голову, ей хотелось слушать.

— Теперь такая же луна, только ночь теплее.

— И огней больше. Смотри сколько их!

— Знаешь, я полюбил огни, потому что ты их любишь.

Маргарита счастливо улыбнулась. Михаил снова взял ее за руку.

— Смотри, звезда упала, — сказал он.

— Пойдем, Миша, ее искать. Звезда — это, как мечта, она освещает человеку путь, она светит в темноте. Пойдем искать свою мечту.

— У звезды холодный мертвый свет. Я люблю живые огни.

— Какие?

— Лучи фар.

— Еще?

— Свет костра.

— Еще?

— Огоньки в окнах домов.

— Еще?

— В твоих глазах.

— Смешной ты, мой хороший, — с чувством сказала Маргарита.

— Давно об этом тебе говорю, а ты не веришь. — Он крепко обнял ее.