Виктор Малыгин - По дороге в завтра

Дохнуло прохладой. Стремительно обрушился на землю, хлынул потоком освежающий ливень. Он барабанил по капоту, по брезентовой крыше газика, стучал в стекла, шумел в поникших травах.

Букреев прибавил скорость.

— Придержи, — сказал Истомин.

— Проскочить бы, пока не раскисла дорога.

— Останови машину! — уже крикнул Семен Михайлович.

Букреев затормозил, не понимая, зачем это понадобилось директору. Тот сидел и прислушивался. Вот он, не одев пиджака, выскочил из машины на холодный хлещущий дождь, остановился, запрокинул голову. Дождь бил его крупными каплями по лысине, стекал ручейками на лицо, на спину, на грудь.

А Семен Михайлович, раскинув руки, стоял под затянутым тяжелыми тучами небом, собирал пригоршнями воду, подбрасывал ее и в приступе мальчишеского восторга, кричал кому-то вверх:

— Лей! Поддай еще!.. Ну, пуще!..

Необыкновенно могучим казался он в этот миг. Думалось, крикни он: «Дождь, остановись!» — и стихия покорится ему. Он был красив в своем необузданном порыве, и Руднева любовалась им.

Снова полоснула молния, ударил гром. Истомин, одержимый буйным порывом, громко расхохотался, глаза его расширились от озорного торжества. Он переливал хрустальную воду из ладоши в ладонь, как пересыпают зерно, когда хотят определить, насколько оно полновесно. Дождь хлестал все сильнее и порывистее, а Истомин даже не пытался стряхнуть с себя воду.

— Семен Михайлович, простудитесь! — высунувшись из машины, закричал Букреев.

— Что? От такого дождя простудиться?.. Да идите же сюда, люди… Посмотрите на степь, прислушайтесь, как заговорила она. А запахи какие! Ух, черт! — в радостном возбуждении кричал Истомин, ощутивший необычайный прилив сил. — А ну, давай на дождь, давай, моряк сухопутный!

— Семен Михайлович, погубите вы меня ни за что, ни про что, — говорил со смехом Букреев, неохотно вылезая из машины.

— Мария Павловна, а вы? Под душ, под душ, пожалуйте!

Истомин по-молодому легко и ловко подбежал к машине, распахнул дверцу, помог Марии Павловне выйти. Ливень сразу же окатил ее холодными брызгами. Она вздрогнула, втянула голову а плечи.

— Ой же, как поливает!

— Семен Михайлович, — подскочил Букреев, — надо ехать, а то пропадем.

— От такой-то благодати!.. Вы посмотрите, нет, вы только посмотрите хорошенько! — говорил Истомин, показывая в такую необычную сегодня степную даль. — Дождь-то, дорогая Мария Павловна, вносит коррективы. Хлеба навалит, о-е-ей!..

Когда сели в машину, Мария Павловна подумала с грустью и теплотой: «Сколько же ты, Михайлыч, пережил в эти дни, раз так буйствуешь под холодным ливнем, от яростного натиска которого даже звери прячутся в норы». Она рванулась к нему:

— Семен Михайлович, домой!.. Домой!

Истомин глянул в большие, ясные, полные беспокойства, веры и ожидания глаза Марии Павловны и почувствовал, как внутри у него что-то дрогнуло.

— Вы правы, — сказал он, — человек не имеет права отступать ни перед чем. Домой, Миша!

Букреев скосил глаза на директора, чуть заметно улыбнулся и, ничего не сказав, круто развернул на размокшей дороге машину.

А дождь все лил и лил.

Денисов и Ананьев сидели на скамейке у недостроенного здания, в которое недавно переселилась из палатки контора.

— «Победа»… Кто бы это? — повернув голову на шум, спросил Денисов.

— Да кто его знает, — сказал Ананьев. — Это раньше один путь был — к нашему вагончику. А теперь — кто к строителям узкоколейки, кто в рабкооп…

Машина остановилась. Из нее легко выскочил, оглядываясь, Романов. Он был без кепки, в рубахе с короткими рукавами и расстегнутым воротником.

Денисов и Ананьев поднялись. Секретарь обкома шагнул навстречу, сказал шутливо и громко:

— Ну, как управляете, тобольские воеводы?

Он пожал руку Денисову, глянул на Ананьева, задержал на мгновенье взгляд.

— Пашка! Какими судьбами? — Романов обхватил его; с размаху приподнял и с силой поставил на землю. — Не узнал?

— Не успел узнать, — признался Ананьев, застенчиво улыбаясь.

— Как ты мог так?.. Сколько же прошло?

— Девятнадцать лет.

— Девятнадцать? Даль-то какая!.. А ты такой же.

Они стояли, удивленно разглядывая друг друга. Но тут неведомо откуда взялся Ровняков, он по-свойски протянул руку секретарю обкома.

— Здравствуйте, здравствуйте, юный патриот. — Николай Михайлович пожал руку старика.

Ровняков достал пачку «Прибоя».

— Угощайтесь.

— Нет, я курю только «руководящие», — пошутил Романов и раскрыл пачку «Казбека». — А товарищи с такими папиросами часто у вас бывают?

— Как же, — подтвердил Ровняков.

— Что же они делают?

— Да то же, что вы; спрашивают: кто бывает, кто нет.

Романов рассмеялся, бросил недокуренную папиросу, тронул Денисова за рукав:

— А где же Истомин?

— В конторе.

— Ведите. Я слышал, он скрывается от уполномоченных.

Семен Михайлович стоял в кабинете и, сунув руки в карманы брюк, смотрел в окно. При этом он плавно покачивался взад и вперед, переваливаясь с носков ботинок на каблуки. Услышав шаги, он не отходя от окна, спросил:

— Как ты считаешь, Николай Тихонович, кто я.

Удивленно глядя на спину директора, Денисов молча пожал плечами.

— Дезорганизатор, срывщик или оппортунист? — все так же серьезно и громко спросил Истомин.

Взрыв хохота заставил его встрепенуться. Он резко повернулся и, увидев секретаря обкома, сконфузился, не зная, как себя вести дальше. Смеясь, Романов говорил:

— Вот задача-то, вот задача… Так кто же ты есть?

Понимая нелепость своего положения, все еще конфузясь, Истомин ответил без улыбки:

— Стесин задал по телефону такие вопросы. Кто, говорит ты, оппортунист, злостный срывщик или дезорганизатор. Ответ надо дать срочно, а я ничего не придумал.

Романов вытирал кулаком слезы, приговаривая:

— Вот задача, вот так задача…

Теперь хохотал и Истомин. Успокоившись, Романов сказал:

— Без холодного душа тут не обойдешься. Идемте-ка искупаемся в Тоболе. Как, таинственная личность? — спросил он Истомина, здороваясь с ним. — Кстати там и решим, кто ты есть.

Часа три секретарь обкома осматривал хозяйство и поселок. Когда подходили к камышитовым кошарам, Романов с хитрецой взглянул на Истомина.

— Ну что, Семен Михайлович, может быть, удовлетворить твою просьбу, зачислить в чабаны?

— Чабан уже есть, старый казах, — заметил Денисов.

Романов улыбнулся:

— Перед таким Истомин не выдюжит, пусть уж лучше директорствует… Слыхал о вашей канители с райкомом, — уже серьезно сказал Романов, — разберемся вместе с коммунистами.

Под вечер в недостроенной конторе собрались коммунисты. Секретарь обкома попросил их высказать свое мнение о заметке в газете и о решении бюро райкома. Президиума не избирали. То была просто беседа.