Виктор Малыгин - По дороге в завтра

А жизнь шла своим чередом. Люди обживались на новых местах.

Приехала семья к Калянсу. По этому случаю, а заодно, чтобы отметить новоселье, Калянс устроил праздник.

К концу дня к его домику, нарядному и чистенькому, обнесенному аккуратным заборчиком из штакетника, начали стекаться гости. Раньше других пришли тетя Даша, Букреев и недавно вернувшийся из отпуска Коля Дрожкин. Чтобы не мешать хозяевам, они задержались во дворе, где стоял стол с патефоном и несколько табуреток. Вокруг стола лениво слонялся сурок с кепкой на голове, надетой для смеха Букреевым. Зверька поймал на стане Калянс и приручил его. Коля увидел сурка, достал из кармана кусок сахара, положил на стол. Сурок поднялся на задние лапы и начал губами ловить сахар. Вот он разгрыз его и просящими глазами посмотрел на парня. Дрожкин повторил свой опыт.

Букреев крутил ручку патефона. Тетя Даша ревниво посматривала в его сторону, — днем был почтовый самолет, она получила от дочери говорящее письмо, захватила с собой, чтобы послушать, но Букреев, видимо, не скоро собирался оставить патефон. Когда пластинка запела: «И целуются в уста возле каждого куста», Ровнякова сказала, сердито глядя на пластинку:

— Делать им нечего.

Потом она отстранила от патефона Букреева и положила на диск говорящее письмо от внука. Раздался, тоненький голосок:

«Дедушка и бабушка! Я маленький, поднимусь на стул. Целую вас, дедушка и бабушка. Приезжайте домой скорее, И привезите мне целины». Но вот голос сорвался, внучок начал всхлипывать и разревелся. Тетя Даша поставила пластинку еще раз. И когда внук снова начал плакать, по щекам у нее потекли слезы.

Букреев не любил, когда люди грустили. А сегодня ему особенно хотелось, чтобы всем было весело. Он решил отогнать уныние от Дарьи Трифоновны и, подшучивая, стал уговаривать ее выступить в концерте.

— Вон внук какие трели задает, — сказал он. — Это у него, наверное, наследственный талант.

Дарья Трифоновна, не разгадав намерений Букреева, смотрела на него некоторое время, а потом начала рассказывать о своем артистическом опыте, увлеклась и забыла о внуке.

— Собрала нас раз комендантша, — говорила тетя Даша. — Это было в клубе в Москве. Я там работала гардеробщицей… Собрала и обращается, значит, к нам: «Вот, девушки, будет у нас вечер, так на нем надо выступить с самодеятельностью, а за выступления премия будет — шерсть». Ну, думаю, можно. Только спрашиваю: с чем выступать? «Так, говорит, стих какой выучи, или песню спой». Дай, думаю, стих выучу. Нашел мне старик стишок небольшой. Принесла его к комендантше, говорю: «Посмотри, подойдет ли по политике?» Говорит: «Хороший». Я со стариком и выучила, сама-то не умею читать… Пришел тот вечер. Подружки мои испугались, отказываются и, понятно, ко мне: «Тетя Даша, выступи ты». Вышла я на сцену. А передо мной тоже разные стихи читали, а одна что-то такое длинное, еле дождались конца. Я так быстренько прочла свой стишок, и стали мне аплодировать. Тут из комиссии и говорят: «Надо ей дать премию, хорошо выступила».

Тетя Даша собиралась еще что-то рассказать, но появились по-праздничному одетые Валя Анисимова и Маргарита Ляхова.

Тут же вышел на улицу Калянс, с мокрыми, тщательно расчесанными волосами, с ярко красным клетчатым галстуком, и пригласил всех под крышу.

Гости входили в уютную, чисто побеленную, с занавесками на окнах, с крашеными полами комнату, с подчеркнутой заинтересованностью осматривали обстановку, желая сделать приятное хозяевам. Все задерживались у красивой, небесно-голубой детской коляски, в которой спала дочь Калянсов Машенька. Хозяйка квартиры Магда, стройная, выше Яна ростом, в легком платье, с аккуратно уложенной русой косой вокруг головы, улыбалась гостям счастливой улыбкой.

— Копия Яна, — заявил Букреев, нагнувшись над коляской.

Калянс улыбнулся:

— Вылитая Магда.

Маргарита тоже слегка склонилась над ребенком:

— Какая замечательная малышка!

— Подождите, и у вас будет такая, — глядя на дочку и по-прежнему улыбаясь, сказала Магда.

Маргарита застенчиво опустила глаза. Букреев густо покраснел, отвернулся к стене.

Стол, заставленный закусками, занимал почти всю комнату. Детскую коляску, чтобы не мешала, перенесли на кухню, подальше от шума.

Гости все подходили и подходили.

Появилась Мария Павловна Руднева. Она передала Магде букет степных цветов, обняла ее. Хозяйка тут же потащила гостью к колыбели дочки. Ян увидел в окно Истомина и Денисова, встретил их, начал приглашать гостей к столу. Застолье образовалось большое и шумное, все знали друг друга и вели себя просто, непосредственно.

Но кто это ходит около стола, кто еще пришел разделить радость бригадира? То Тактан Турманбаев. Он переехал в совхоз и приказом директора назначен старшим чабаном. Казах Турманбаев подружился с латышом Калянсом, как, впрочем, и со всеми из его бригады. Еще утром старик приготовил праздничный бесбармак, теперь он предлагает отведать его кушанья, поздравляет Калянсов. Вот он вручил Яну и Магде подарки, закупленные бригадой.

— И еще есть… — медленно сказал Турманбаев, подал Магде большой пакет, но тут же взял обратно, долго раскрывал упаковку. Наконец, показалась соска. — Это еще не все, — уже торопясь, говорил чабан. — Котят дарю, маленьких, веселых…

— Да где они?

— Принесет кошка, тогда… И это еще не все. Я дарю вам жизнь, желаю, чтобы жили дружно, хорошо.

Он подошел и, как отец, обнял Калянсов.

Истомин сидел напротив Марии Павловны, его взгляд невольно останавливался на ней. Он снова видел ее такой же, как тогда, когда она гордая и красивая пришла просить, нет, требовать машину за медикаментами. Луч солнца, падая через окно, играл в ее пышных мягких волосах. Большие голубые глаза иногда встречались со взглядом Истомина, и тогда она смущенно опускала длинные ресницы. Ее стали просить спеть. Мария Павловна поднялась, как тогда, на концерте, стройная и одухотворенная, но петь не стала.

— Простите, простите меня, не могу, — сказала она с мольбой в голосе.

В этот миг она казалась очень женственной и беспомощной. Истомин почувствовал к ней необыкновенную нежность. Ему почему-то стало жаль Марию Павловну. Истомин подумал, что если бы был рядом, то сказал бы ей что-нибудь ласковое. Она покраснела немного, ощутив на себе взгляд Семена Михайловича.

— Мария Павловна дает нам слово спеть в следующий раз, — сказал Истомин.

— Да, да, в следующий раз, — подтвердила фельдшерица.

Все с этим согласились.

В руках Яна зазвучал баян. Порозовевшая хозяйка вошла в круг. За нею легко и плавно прошлась Маргарита Ляхова. Магда приблизилась к Истомину и, откинув руки, несколько раз притопнула перед ним.