Виктор Малыгин - По дороге в завтра

— Золотая пшеница! — восторгаясь, говорил Сергей Павлович своим товарищам. — Пошлем ее на заводы, в города, нашим друзьям, а на вагонах напишем: «От тружеников целины».

Но урожай в целинном краю был такой большой, что, сколько ни, гнали в степь грузовиков, вывезти весь хлеб до зимы не удалось. Много зерна осталось в бунтах. Его возили всю зиму, морозную и необычайно метельную даже для здешних степных районов. Машины заносило снегом, их разыскивали по степи и затем тракторами буксировали к населенным пунктам. Вот в такую лютую пору Сергей Лычагин отправился однажды в кабине трактора в далекий путь до Орска за запасными частями. Много дней Лычагин находился в пути, мерз и голодал. И как же радостно возбужден был этот сдержанный человек, когда запасные части поступили в совхоз! Ведь от них зависела транспортировка зерна. Но на огрубевшем от мороза и ветра лице этого мужественного человека выступили слезы, когда он увидел весной обнаженный от снега бунт подпортившегося зерна.

Новый человек идет по нашей земле!

Сергей Павлович всегда там, где наиболее трудно: весной на пахоте, осенью на уборке урожая. Холодной зимой, когда металл примерзал к пальцам, он ремонтировал под открытым небом машины, пренебрегая буранами, возил хлеб из глубинок к пристанционным складам. Ему предложили заведовать ремонтными мастерскими. Он, человек без специального образования, отлично понимал, что будет очень трудно справляться с новыми обязанностями. Но он принял предложение, с присущим ему энтузиазмом взялся за дело и успешно организовал ремонт огромного парка машин. Теперь Сергей Павлович управляющий отделением совхоза…

Небольшой, свежепобеленный домик, обнесенный аккуратным штакетником, смотрит окнами в широкую степь. Когда над поселком поднялось солнце и окна весело заулыбались, а во дворе от легкого дуновения ветерка зашелестели листья недавно посаженных деревьев, мы встретились с Лычагиным в его квартире.

Я давно знаком с Сергеем Павловичем и его семьей. Поэтому разговор идет у нас непринужденно — о прошлом совхоза, о делах сегодняшних, о будущем, о разного рода личных волнениях и планах.

— Подойди, Павлик, — подзывает Лычагин сына и говорит: — Отлично кончил первый класс. Если так будет учиться дальше, может стать хорошим комбайнером, заменит отца.

Я смотрю на крупную руку, которой от гладит по голове сына, спрашиваю:

— На комбайне, пожалуй, уже не работник теперь?

— Зачем же? Собираюсь, — поспешно отвечает Сергей Павлович и говорит сыну: — Иди, Павлик, на улицу. — После этого с минуту молчит. — Сказать правду, — снова начинает он, — сплю и вижу комбайн среди хлебов, а себя — на мостике у штурвала. Но самому косить пшеницу, видно, не придется: большое хозяйство в руках.

— Трудно управлять таким хозяйством?

Лычагин пожимает плечами:

— Но не отступать же? — Он достает из кармана письмо: — Почитайте.

Письмо дает знать, что Выставка достижений народного хозяйства СССР любезно приглашает моего собеседника выступить перед экскурсантами с лекцией «Экономическая эффективность раздельной уборки зерновых».

— Видали, что делается, — говорит Сергей Павлович. — А какой я лектор с семиклассным образованием?

— У вас богатый опыт.

— Этого теперь мало. Даже со стороны видно. Вот приглашают на два года учиться в сельскохозяйственном институте…

Во второй половине солнечного душного дня мы выехали из поселка. Лычагин ехал со мной в Орск, чтобы договориться с заводами о выполнении некоторых заказов совхоза… Осталась позади центральная усадьба, и перед нами расплеснулся желтый океан пшеницы. Мой спутник молчал и глядел в стекло машины. Может быть, вспомнил он, как пробирался в первый раз к Тоболу, может быть, думал он о годах, прожитых им на целине. А вспомнить было о чем. За эти годы выросло на далеком Тоболе большое хозяйство, засевающее теперь 50 тысяч гектаров земли; год от года крепнут и целинные сверстники «Восточного». Ожили вековые пустоши, поднялись на них степные городки и там, где раньше еле виднелись в траве изломанные верблюжьи тропы, легли прямые и строгие рельсы железной дороги. Для самого Лычагина эти годы были порой вдохновенного творческого труда, расцвета сил, стремительного роста. Здесь он стал крупным хозяйственным руководителем, здесь вступил в партию, на целине удостоен высокого звания Героя Социалистического Труда.

— Я смотрю так, — раздумчиво сказал Лычагин, — когда много хлеба, будут в достатке и все другие продукты. А раз так, то и жизнь красивее, и люди улыбаются, и дело спорится, — значит, и страна сильнее. Стоило разжигать костры на целине!

— Сколько же дали хлеба вы со своими помощниками?

Лычагин подсчитал. Получилось, что его агрегат намолотил 320 тысяч пудов. Это 320 вагонов, 5 железнодорожных составов.

Машина поднялась на высотку. Внизу лежал рабочий Орск с частоколом заводских труб, с протянутыми вверх железными руками башенных кранов, с четкими кварталами жилых домов. С другой стороны виднелись раскинувшиеся до горизонта спелые нивы.

— Чей этот дом?

— Стрыгиных.

— А этот?

— Стрыгиных.

— Тот?

— Тоже Стрыгиных.

Целый квартал! Дома с верандами, палисадниками, аккуратными заборами.

Это — сегодня.

А память перебрасывает в пору ранней весны 1955 года. Целинный совхоз «Озерный» только становился на ноги. Не было тогда здесь ни широко раскинувшегося квартала Стрыгиных, ни клуба, ни парка, ни детского сада. Там и тут лепились землянки и шалаши, стояли вагончики да очень немногие щитовые дома.

Холодным, ветреным днем, когда на озере Жеты-Коль жестко шумел сухой тростник, будто роптал на кого-то, мы шли по поселку. Нас остановил детский плач. Оглянулись: неподалеку стоял небольшой шалаш, сложенный из высоких снопов камыша. Мальчик лет трех был в шалаше один, он плакал. Мы зашли в ближайший дом и сказали об этом женщине, хлопотавшей по хозяйству. Та, накинув на плечи платок, пошла за мальчиком.

— Чей он, где его мать?

— Внук Александра Ивановича Стрыгина, — ответила женщина и сказала, словно жалуясь: — Так каждый день. Чуть свет — вся семья на работе. Мать забежит, покормит малыша, и он снова один.

— Зачем же так, что за нужда?

— Видите ли, старшему Стрыгину поручили совхозный огород. Огород большой, а людей не хватает. Вот и пришлось ему поднимать на это дело своих дочерей и снох. А дети остаются без надзора.

В совхозе никто не удивлялся этому. Секретарь партийной организации, выслушав нас, сказал о Стрыгиных:

— Неугомонные, жадные до дела люди. Для них не существует слова «не могу». И кого из них ни возьми — мастера на все руки. Красивая семья!