Арон Эрлих - Молодые люди

Вся комната в сборе. И вор сидит тут же, бреется перед туалетным зеркальцем, прилаженным на столе поверх стопки книг. Новенький синий костюм Глушкова, неизвестно откуда взявшийся, висит на спинке стула. Приготовлены башмаки, только что доведенные до блеска с помощью крема, щетки и бархатной тряпочки. А сам Глушков, в валенках и в зеленой майке, раскрывающей большую часть его дикарских накожных малеваний, поворачивает к зеркальцу то одну, то другую щеку, изнутри подпирает их языком и, строя всяческие гримасы, тщательно сводит с себя щетину вместе с густой мыльной пеной. Свежеет лицо, блестят глаза.

Алеша захлопнул крышку чемодана и ударом ноги загнал пустой чемодан обратно под кровать.

Тишина в комнате, и в тишине Володя вполголоса рассказывает Вадиму про Молдавию — какие там сады, сколько там виноградников. А какие песни поются в жаркую страду — веселые, лихие, так и подмывающие к танцу!.. Осенью, когда колонны грузовиков возят и возят из садов и виноградников корзины с яблоками, грушами, сливами, персиками, виноградом, поет вся Молдавия…

Покончив с бритьем, Витька деловито сказал:

— Ну вот что, братва! До зарезу требуются мне нынче хорошая рубашка и фасонистый галстук, костюмчик обновить… А?.. Кто одолжит?..

Получив рубашку у Королева и галстук у Самохина, Витька надел новый костюм и ушел.

Алеша пустил ему вслед:

— Дался нам соседушка!

— Да-а-а… А с пареньком что-то творится в последнее время. Чувствуете? — спросил Вадим.

— Даже в баню вчера сходил! — заметил Самохин. — Недели две я его агитировал — ни в какую. А вчера сам, по доброй воле, собрался и пошел. К чему бы это?

— И ко всему прочему, — в тон товарищам сообщил Алеша, — опять обчистил меня. Вот я и думаю: на какие, спрашивается, шиши он себе костюмчик отхватил? Может, он и не меня одного обокрал? А ну, ребята, осмотритесь хорошенько, проверьте.

Все жильцы комнаты со встревоженными лицами кинулись перебирать свои вещи, — нет, кажется, все на месте. Внимательно рассматривали после этого Алешин чемодан, действительно опустевший, зачем-то проверяли его запоры.

— Что касается костюма, — сообщил в интересах истины всезнающий Королев, — украденные вещи здесь ни при чем. Тут в основном часовой фонд, скопленный для тебя, Алеша, ну и небольшой товарищеский беспроцентный заем… Это точно! — с неизменной своей веселостью уверял он.

Самохин с явным раздражением прервал его.

— Перестань трепаться, не до этого! Как теперь быть? — нахмурившись, сердито оглядывая товарищей, спрашивал Самохин. — Сомнению не подлежит — сорочки и блуза исчезли. В таком случае будем искать вора. Если это опять Витька — кончено! Мы не бараны, не овцы…

А в эти самые минуты Глушков был уже на Суворовской. Он прошелся раза три перед большим домом, так хорошо ему запомнившимся. За его многочисленными окнами — дружные семьи, отцы и матери, братья и сестры. Витька, осиротевший с пятилетнего возраста, жил то у одной, то у другой своей тетки, — жил из милости, улавливая чутким ухом всегдашнее затаенное недоброжелательство к нему, негаданной обузе, непрошеному нахлебнику.

Не сразу он набрался смелости и поднялся на второй этаж.

Площадка, выложенная коричневыми и серыми ромбовидными плитками. Дверь, обитая плотным войлоком. Медные шляпки гвоздочков глубоко ушли в мягкую и толстую ткань. И живут же люди, — ветром не дунь на них!

Кого больше хотелось Витьке видеть? Конечно, Раю! Пухлощекая, грудастая, с кротким задумчивым взглядом, она так явственно возникала в воображении всякий раз, как вспоминалось приключение в метельный день. А Катя что, это еще девчонка, совсем дитя.

Еще добрых минут пять постоял Глушков в нерешительности перед самой дверью, потом нажал пальцем на кнопку звонка.

— Я извиняюсь, — сказал он самым предупредительным, удивившим его самого тоном, когда некая старушка в фартуке открыла ему дверь. — Рая и Катя дома? Конечно, простите за беспокойство.

Старушка молча прищурилась на него.

— Покорнейше прошу, бабушка, вы только скажите им — Виктор Глушков спрашивает. Они знают.

Две недели готовился он к первому в своей жизни визиту в семейный дом. Шутка сказать — новый костюм для этого купил! А вчерашняя баня? А сейчас эти словечки: «Я извиняюсь… Покорнейше прошу». Сроду их не выговаривал Витька. И за все это дохлая старушенция загораживает перед ним ход в квартиру и, щуря злые глазки, недоверчиво оглядывает с головы до ног. Дать бы ей раза — «Посторонись, бабуля, не к тебе пришел», — но вместо того несколько набок подалась голова, явилась вдруг просительная улыбка и голос… черт знает, откуда в голосе взялись такие нотки, — Витька точно со стороны услышал, как прозвучали небывалые, курам на смех, словечки:

— Будьте так любезны, бабушка… Сделайте такое одолжение!

Но бабушка вдруг захлопнула дверь и тут же вновь приоткрыла ее на длину защелкнутой изнутри цепочки. Показывая в щель глаз и часть щеки, она сердито допрашивала:

— А ты кто? Чего тебе тут? Ну, по какому делу-то?

— Вы только скажите им — Глушков, Виктор Глушков. Они знают.

— Рая! Раечка! — звонко крикнула старуха.

И девушка, — та самая, желанная, о которой Витька мечтал все эти дни, — показалась на зов. Гостя она признала, но тоже объяснялась с ним весьма недоверчиво, только через щель.

— Здравствуйте, — вяло поздоровалась, глянула с сонным выражением. — Чего вам?

— Привет! — Витька с радостной и одобрительной улыбкой помахал рукой. — И Катя дома?

— Нет. Кати сейчас дома нету.

— А я проходил сейчас мимо, дай, думаю, зайду проведаю.

Пауза. Дверь по-прежнему на цепочке, и девушка вовсе не собиралась снимать запор.

— Интересно, думаю, как вы тут и что с вами… Не обидел ли кто?

— Никто не обижал.

— Так… Значит, все слава богу?.. А… извиняюсь, где же Катя?

— На что вам Катя?

— Ну как же… все ж таки познакомились!.. Ну и вот… поговорить хотелось. Разные вопросы есть.

— А вы… вы скажите, что надо, я передам, когда она придет.

— Передадите?.. Так… Очень приятно. Ну что ж, можно и так…

Тут Витька, испытывая жгучую, закипающую в груди злобу, приник к самой щели, отчего Рая несколько отпрянула и за нею снова стало видно бабушку.

— Вы вот что… Вы, понимаете ли, так… — Он боролся с порывистым, внезапно затрудненным дыханием, говорил еще с прежними, кроткими, наинежнейшими модуляциями, но уже готовился в следующий миг перескочить на рычащие лады и обрушить сквозь щель всю пенистую массу клокочущей в нем обиды. — Вы передайте, будьте настолько любезны, вашей Катюше, ну и себе лично и вон той вашей…

Он набрал уже полную грудь воздуха, чтобы от «старой карги» разом перейти к самой отборной, длиннущей, с громовыми завитушками брани…